<<
>>

Естественная история преступного человека и общие данные по этому вопросу.

Антропологические данные1 вызвали современное обновление уголовной науки и дали имя новой школе, обыкновенно называ-емой антропологической школой уголовного права. Хотя в настоящее время название это не совсем точно, потому что в течение немногих лет своего существования позитивная школа утилизировала уже и претворила в свое собственное содержание данные психологии, статистики, социологии, однако это факт, что первый толчок для новой школы был дан антропологическими исследованиями.
И он был дан ей после подготовительного периода, который не был лишним, когда Ломброзо, соединив в одно органическое целое рассеянные и отрывочные наблюдения над преступниками, пополнил их богатыми личными и оригинальными исследованиями и действительно основал новую науку - уголовную антропологию.

Конечно (потому что, как говорит Паскаль, человек представ-ляет сам для себя наиболее чудесный предмет изучения), можно найти и у самых старинных исследователей отрывочные следы антропологических сведений вообще и сведений по уголовной антропологии в частности.

Особенно много мы находим их по уголовной антропологии, потому что если человеку вообще интересно ознакомиться с себе подобными, то ему особенно важно изучить и узнать тех из них, которые более для него опасны и в некоторых отношениях более интересны, то есть преступников, и вследствие этого он особенно упорно старался изучить именно их. По этой причине во все времена опыт народа пытался формулировать в многочисленных пословицах некоторые из наиболее очевидных данных, добытых инстинктивным искусством судить людей по их внешности; и в наши дни исследования по уголовной антропологии не перестают привлекать общественное мнение, окрестившее даже неточным названием нашу новую школу уголовного права. В силу бессознательных традиций в большинстве случаев предполагают, что криминалисты-антропологи — не что иное, как френологи и физиономисты, и о них так же судят и некоторые критики-любители, о которых мы уже го-ворили в другом месте.

Самые древние наблюдения над физиономиями встречаются уже у Платона, который сравнивал черты и характер человека и животных, а также у Аристотеля, искавшего физиопсихологиче- ское соотношение между чертами лица человека и его главными страстями.

Затем в Средние века мы встречаем заблуждения хиромантии, метоскопии, подомансии и пр., а в XVII столетии изучение физиогномики достигло большого развития вследствие работ иезуита Ы'щие?}о, Сог1ез, Сагйап, Бе Ьа СИатЬге, и особен-но неаполитанца БеИа Рог1а, открыто выступившего против заблуждений судебной астрологии, и 1п$е§пеп, в трудах которого мы находим гениальные мысли, подтверждаемые новейшими иссле-дователями2.

Таковы были предшественники знаменитой физиогномики и френологии Лафатера, Галля, Шпурцхейма, повлиявших на Ло- верня в его работе о каторжниках (1841) и на Атомира (1832) и заблудившихся в страдавших преувеличениями научных построениях, которые служили им основанием. В последнем столетии (XIX) изучение выражения человеческих чувств совершалось на почве научного наблюдения Кампером, Белем, Энгелем, Бургес- сом, Дюшеном, Гратиоле, Пидеритом, Мантегацци, Тебальди, Шахафаузеном, Шаком и в особенности Дарвином. Что касается изучения специально преступников (оставляя в стороне указания старинной френологии и замечания, опубликованные несколькими старинными итальянскими френологами), то, кроме Ловерня во Франции и Атомира в Германии, мы можем указать еще на Дероландиса, опубликовавшего в Италии некроскопию одного преступника (Ор. сН., 1835); на Феликса Вуазена, представившего в 1837 г. в академию сочинение о «недостатках мозговой орга-низации большей части преступников». В Америке Самсон указал на связь между преступностью и мозговой организацией. В Германии Каспер опубликовал исследование о физиономии убийц (Ор. сН., 1854); Аве Лалеман издал обширную, по преиму-ществу психологическую монографию о германских преступниках (1858-1862).

Но начало современному уголовно-антропологическому дви-жению было положено главным образом исследованиями некоторых тюремных врачей и других английских специалистов, а именно ШпзШа (1854), МауИем'а (1860), ТИотзоп'а (1870), ИкоЫп'а (1872), Маиёзку (1873) и замечательным трудом Деспина (1868), который вместе с работой Аве Лалемана представляет, но только в области психологии, самую важную попытку из всех предшествовавших работе Ломброзо.

Тем не менее именно последней, как я указывал выше, при-надлежит заслуга создания уголовной антропологии как новой и обособленной ветви науки, отделившейся от ствола общей антропологии; последняя тоже возникла не больше 100 лет тому на-зад из специальных работ Добентона, Блуменбаха, Кампера, Уайта и Причарда.

Труд Ломброзо появился на свет с двумя прирожденными не-достатками: во-первых, в нем придавалось — и на самом деле, и особенно с виду — чрезмерное значение краниологическим и антропометрическим данным по сравнению с данными психологическими; во-вторых, в двух первых изданиях этого сочинения все преступники были смешаны в один тип; (во втором издании) были отнесены в особый тип лишь преступники по страсти и поставлены отдельно душевнобольные, причем указаны и признаки, отличающие последних от настоящих преступников3.

Эти два природных недостатка, особенно второй, значительно исправились и уменьшились в Последующих изданиях, и так как совершенства вообще не бывает, то они нисколько не могут затемнить блеска двух фактов: того, что после Иото йеИпциеп1е в Италии и других местах в течение немногих лет появилась обширная литература по уголовной антропологии, и того, что новая школа с самого начала отличалась таким единством метода, отправных точек зрения и выводов, такой научной плодовитостью, какие были неизвестны классической уголовной школе.

I

10. Что же такое представляет собой уголовная антропология? Каковы данные, ею до сих пор добытые и дающие возможность некоторого синтеза, возможность теперь же начертить общие принципы права социальной защиты и посредством их направлять и подкреплять индукции уголовной социологии?

Общая антропология, по определению Катрфажа, есть «есте-ственная история человека, точно так же, как зоология есть естественная история животных»; уголовная же антропология есть не что иное, как изучение особой разновидности рода человеческого, особого типа: она есть естественная история преступного человека подобно тому как психиатрическая антропология есть естественная история душевнобольного человека. Это значит, что она так же имеет в виду изучить органическое и психическое строение преступника и его общественную жизнь, как антрополог изучает человека вообще и различные человеческие расы. Этого достаточно, чтобы объяснить замечательное богатство результатов, уже добытых этой вчера родившейся наукой. И подобно тому как в изучении человека вообще антропология благодаря методу наблюдения и опыта в несколько лет достигла блес-тящих успехов по сравнению с прежней философией или психологией а рпоп, точно так же и уголовная антропология по сравнению с классической школой уголовного права достигла блестящего прогресса в изучении преступления и человека, его совершающего, исключительно благодаря позитивному методу, сменившему априорное, чисто субъективное рассуждение.

Как я уже говорил, юристы-классики изучали и изучают преступления как абстрактные понятия, исходя из априорного предположения, что субъект, совершающий преступление, кроме явных и исключительных случаев — детского возраста, безумия, опьянения, глухонемоты и пр. — такой же человек, как и остальные, и одарен нормальными чувствами и интеллектом; криминалисты же антропологи, наоборот, подвергают преступника прямому осмотру на анатомическом столе, в физиологических кабинетах, в тюрьмах и сумасшедших домах как с органической, так и с психической сторон и сравнивают присущие ему черты с чертами нормального человека и душевнобольного.

Эти наблюдения над физической и психической стороной привели антропологов к убеждению и заявлению, что преступный человек не только принадлежит иногда, как говорили английские авторы, к «промежуточной зоне» между здоровым человеком и безумным, но что он представляет собой, как это доказал Ломброзо и как в этом после него убедились другие, особую антропологическую разновидность, отличающуюся специальными чертами как патологического, так дегенеративного и атавистического характера; что благодаря этим последним чертам он является представителем низших рас в современной цивилизации и что, наконец, во всех отношениях он отличается от нормального типа здорового, хорошо развитого и цивилизованного человека.

Мысль, что преступный человек, особенно в случаях наиболее резко выраженного преступного типа, есть не что иное, как дикарь, попавший в нашу цивилизацию, высказывали еще до Ломброзо МауИек, Еи%. 5ие, Безрте, ЬиЬЬоск и многие другие4, но ее не надо понимать, как эти писатели, в смысле литературного выражения, а надо признать за ней строго научное значение согласно с дарвиновским или, как говорит УщпоИ5, генети- ко-экспериментальным методом и с принципами естественной эволюции. И, на мой взгляд, одной из главнейших научных заслуг Ломброзо перед уголовной антропологией является то, что он внес свет в исследование современного преступного человека, указав, что такой человек вследствие ли атавизма, вырождения, остановки в развитии или иного патологического условия воспроизводит органические или психические свойства примитивного человечества. Идея эта в высшей степени плодотворна, потому что, будучи дополнена еще идеей 5ег§1 о «нарастании ха-рактера»6, она, во-первых, объясняет нам, почему и как образовались самые странные (особенно с психической точки зрения) черты типичного преступника, черты анормальные у современных цивилизованных людей, но обыкновенные и нормальные у низших рас. Затем она может руководить нами в дальнейшем исследовании антропологических признаков преступника, пока-зывая его образец в дикаре и не только в дикаре, но и в ребенке цивилизованной расы. Действительно, закон, формулированный Геккелем7, что развитие физического организма индивида (онтогения) воспроизводит и резюмирует все фазы развития видов, предшествовавших ему в зоологическом ряду (филогения), должен быть дополнен наблюдениями Лилиенфельда, Спенсера, Регег, Прейера и др., устанавливающими, что это верно и для психического развития8. И типичный преступник, кроме черт взрослого дикаря, воспроизводит в себе и постоянно сохраняет такие черты, которые у цивилизованного народа свойственны детям, а потому имеют временный характер. О дикарях говорят, что это — большие дети, и это положение верно и относительно преступников, которые, не говоря уже о бьющих в глаза случаях настоящего ребячества4, всегда находятся в состоянии продолжа-ющегося детства10.

Достаточно одной этой идеи, почерпнутой из естественного принципа эволюции, чтобы даже лица, не сведущие в антропологических науках, поняли тотчас же всю важность новых дан-ных уголовной антропологии.

Что касается этих данных, то прежде чем изложить их здесь вкратце и прежде даже чем ответить на главные возражения против них, необходимо сделать общее замечание, высказанное уже мной в предыдущих изданиях, но которое противники новой школы сочли удобным обойти молчанием в своей односторонней критике.

Я хочу сказать, что надо различать техническую годность антропологических данных относительно преступника от их роли в уголовной социологии. Для криминалиста-антрополога, пишущего естественную историю преступника, всякое данное имеет определенное анатомическое, физиологическое или чисто психологическое значение, совершенно независимо от тех социологических выводов, которые могли бы быть из него сделаны. Вот почему техническая сторона постоянных исследований подробностей органического и психического строения преступника должна быть всецело предоставлена новой автономной науке — уголовной антропологии.

Эти данные, являющиеся для антрополога концом исследования, для криминалиста-социолога служат наоборот отправными точками для построения юридико-социальных выводов, не относящихся к компетенции антрополога. Таким образом, можно было бы сказать, что уголовная антропология служит для уголовной социологии тем же, чем биологические науки, описательные или экспериментальные, — для клиники".

Это значит, с одной стороны, что клинический врач не обязан сам углубляться в анатомию или физиологию, но обязан знать по крайней мере их конечные выводы, чтобы основывать на них свои диагнозы и терапевтические указания. Это значит, с другой стороны, что криминалист-социолог остается работником в юри- дико-социальной области и, следовательно, не обязан производить сам антропологических исследований преступников. Его долг как ученого заключается лишь в том, чтобы положить в основу своих социологических построений не силлогизмы относительно преступления как абстрактного понятия, а позитивные данные об индивидуальных причинах преступности, доставляемые ему уголовной антропологией, и данные о внешних причинах преступления, доставляемые ему уголовной статистикой. Конечно, — как это и было в первые моменты существования новой школы, когда еще не произошло разделение труда, — социолог-криминалист может, не довольствуясь чтением работ по уголовной антропологии, производить самостоятельные исследования психики и физической стороны преступников; он даже получит от этого большую выгоду, составляющую секрет позитивного метода, потому что непосредственное наблюдение одного факта полезнее чтения нескольких томов. Но во всяком случае техническое изучение уголовной антропологии не составляет, по нашему мнению; хотя многие это нам и приписывали, профессиональной обязанности криминалиста-социолога. Но он должен в своих исследованиях опираться на синтетические и конечные положения, доставляемые ему антропологией, психологией и статистикой.

Отсюда понятно, почему многие вопросы, весьма интересные для уголовной антропологии, касающиеся точности или даже биологического объяснения тех или иных специальных данных, имеют, наоборот, второстепенное значение в уголовной социологии. Вот почему многие, между прочим Меззеёафа, совершенно неправильно ставят вопрос, когда спрашивают: «какое отношение может существовать между более или менее высоким головным указателем и склонностью к убийству»12, или какое отношение существует «между лобной выпуклостью и ответственностью ее обладателя»; не такова научная роль антропологических данных в уголовной социологии. Мы можем спросить у антропологов лишь следующее: «Всегда ли преступник является нормальным или ненормальным человеком, а если не всегда, то в каких случаях? И если он ненормален, то каково происхождение этой ненормальности? Является ли она прирожденной или приобретенной, исправимой или неисправимой?»

Вот все, о чем мы можем спросить антрополога, и это уже много. Ответов на эти вопросы достаточно для юриста или, лучше сказать, криминалиста-социолога, чтобы сделать выводы относительно необходимости и форм общественной обороны от преступления, а данные уголовной статистики послужат ему для выводов другого рода.

Переходя к суммарному указанию главных положений, установленных до сих пор уголовной антропологией (мы отсылаем читателя для более подробного ознакомления к многочисленным специальным трудам)13, мы напомним, что преступник изучается с двух нераздельных и главных своих сторон — со стороны животной и человеческой жизни, то есть со стороны его органического строения и психики. Естественно, что начинают с изучения органического строения, и не только потому, что прежде изучения функции необходимо изучить орган, являющийся ее физической базой, но и потому, что в этой борьбе с неизвестным, каковым является научное исследование, надо следовать тактике постепенного приближения; надо начинать с более отдаленных пунктов и постепенно приближаться к пунктам более центральным, более непосредственно связанным с тем явлением, есте-ственные условия которого желают определить. Вот почему делаемый обыкновенно до сих пор уголовной антропологии упрек в том, что она слишком много изучает краниологию преступника, которая, как справедливо замечают, не может указать непос-редственных факторов преступления, — упрек этот был бы основателен, если бы антропология имела в виду ограничиться исключительно этим изучением. Наоборот, его не может считать серьезным тот, кто знает, что как изучение организма преступника является введением в психосоциологическое изучение преступника, так и более отдаленные исследования черепа, физиономии и пр. являются при изучении организма предварительными, приближающими работами, за которыми следуют и занимают все более и более видное место (что видно из библиографии за последние годы) дополняющие их, более непосредственные исследования мозга (морфология, внутреннее строение и патология) и биологических условий организма.

Что касается краниологических данных, особенно относящихся к двум наиболее резко выраженным типам преступников — к убийцам и ворам, представителям двух основных и первичных форм преступной деятельности, то у этих преступников нашли по сравнению с нормальными людьми тех же местностей низшие размеры черепа и вместе с тем особенно частые атавистические и патологические аномалии, иногда встречающиеся в необыкновенном изобилии у одного и того же индивида. Точно так же исследование мозга преступников обнаружило у них морфологическую и гистологическую недоразвитость его и дало возможность констатировать, что чрезвычайно часто у них встречаются патологические особенности, обыкновенно не замечаемые при жизни индивида. Это дало повод БаИу сказать уже довольно давно, что «у всех преступников (обезглавленных), подвергшихся вскрытию, наблюдалось поражение мозга»14.

Исследование других частей тела также обнаружило некоторые странные признаки, иногда внешние, как-то более часто встречающуюся татуировку, иногда же внутренние, например глубокие прирожденные аномалии в строении скелета или внутренностей, или связанные с ними другие патологические особенности. С другой стороны, в последнее время были произведены исследования над обменом веществ в организме преступников, и в осо-бенности над их общей чувствительностью к боли, над каждым из их чувств и над их физиологической реакцией на внешнее возбуждение посредством сфигмографических аппаратов. Все эти исследования обнаружили у значительной части преступников анормальные черты, выражающиеся в удивительной физической нечувствительности (поэтому они легко переносят раны и дольше живут); Выраженная в цифрах алгометра или в кривой сфигмографа эта нечувствительность является в их физической организации материальной основой и красноречивой обратной стороной той нравственной нечувствительности, которая составляет основную аномалию их психической организации. С другой стороны, эти более или менее очевидные органические черты, которые еще более выяснятся из дальнейшего изучения, дают нам единственно понятное объяснение следующего странного и красноречивого явления, именно наследственной передачи из поколения в поколение преступных наклонностей так же, как и всякого другого физического и нравственного уродства15.

Далее, изучение уголовной психологии имеет для нас, как и для Ломброзо (в последних изданиях его книги), несравненно большее значение и более близкое отношение к преступности, чем изучение одного организма16.

Изучение уголовной психологии дало нам, с одной стороны, некоторые характерные данные, так сказать, почти описательного характера, как-то жаргон, особое письмо, иероглифы и спе-циальная литература преступников, а с другой стороны, серию данных, которые в связи с упомянутыми данными, полученными при изучении организма преступника, освещают индивидуальный генезис преступления. Эти психологические данные могут быть сведены, если я не ошибаюсь, к двум основным формам аномалий, соответствующим двум психологическим элементам, которыми определяется всякое человеческое действие, — чувству и идее, то есть они могут быть сведены к нравственной нечувствительности и к непредусмотрительности.

Нравственная нечувствительность, чаще прирожденная, чем приобретенная, какова бы она ни была, полная или частичная, обнаруживается как в кровавых преступлениях, так и во всяких других и проявляется во многих формах, о которых я не могу говорить здесь, но которые все сводятся у значительной части преступников к следующим двум состояниям нравственного или социального чувства: к отсутствию отвращения к преступной мысли или преступному действию до преступления и к отсут-ствию угрызений совести по совершении его. Эти состояния, очевидно, очень отличны от нормального состояния психики непреступных людей или людей, случайно увлеченных на преступный путь скорее действием окружающей их среды, чем побуждением, вытекающим из их физической или нравственной природы; они отличаются и сами по себе, и по тому влиянию, которое они оказывают на все другие чувства преступников — эгоистические и альтруистические. Действительно, у последних вовсе не отсутствуют чувства, свойственные нормальному человеку одинакового с ними класса; но вместо того чтобы быть силами, противодействующими преступлению, как, например, чувство религиозное, чувства чести, дружбы, любви и пр., они или не имеют никакого влияния в нравственной динамике, или сами становятся стимулами к преступлению, например, чувства гордости, мести, корыстолюбия или стремление к наслаждению, проявляющееся с особой необузданностью в эротических порывах, в страсти к игре, обжорству, в оргиях.

К этой нравственной нечувствительности, составляющей в области психики первую причину преступления, рассматриваемого как внешнее проявление индивидуальных склонностей, присоединяется непредусмотрительность. Последняя обусловливается недостаточным развитием ассоциации идей и проявляется в различных формах, которые все сводятся к устранению последнего противодействия преступной деятельности, заключающегося именно в предвидении неприятных последствий этой деятельности.

Эти главные черты психической ненормальности вызывают у большей части преступников чрезмерную и неправильную возбу-димость, которая обусловливает их ненормальную и преступную деятельность и составляет одну из наиболее разительных черт психологии дикаря и ребенка.

Итак, таковы в общих чертах данные уголовной антропологии относительно органического строения преступника и его психики17.

Техническое и аналитическое рассмотрение этих данных здесь неуместно. Но взамен этого мы коснемся стоящего перед нами на пути общих индукций уголовной социологии ряда возражений, относящихся к основам, а не к частностям антропологических данных; по освобождении же пути от этих препятствий, носящих в большей или меньшей мере характер силлогизмов, мы окажемся перед проблемой, имеющей первостепенную важность не только с научной точки зрения для точного познания уголовно-антропологических данных, но главным образом с социальной и прак-тической точки зрения для изыскания лучших мер борьбы с преступностью.

<< | >>
Источник: Ферри Э. . Уголовная социология . Сост. и предисл. В.С. ОБНИНСКОГО. — М.: ИНФРА-М,2005. — VIII, 658 с. — (Библиотека криминолога).. 2005

Еще по теме Естественная история преступного человека и общие данные по этому вопросу.:

  1. II Цивилизация и преступление. — Отношение между деятельностью честной и преступной. — Антропологические, физические и социальные факторы преступности.Общие данные относительно периодического движения преступности в Европе.
  2. Почему человек стремится познать историю? § 1 . Что такое история. Ключи к познанию прошлого
  3. II Главные возражения против антропологических данных. — Метод исследования. — Научные предположения. — Разногласие данных. — Признаки преступности, даже у честных людей. — Историческая и антропологическая изменчивость понятия преступления. Его определение. — Преступный тип. — Происхождение и природа преступности.
  4. Естественная история революций
  5. Вопрос 30. Естественная монополия и ее регулирование.
  6. 13. Наркомания и токсикомания, общие понятия. Последствия употребления наркотиков для здоровья человека. Меры профилактики наркозависимости.
  7. Взгляд на данные «А» и данные «В»
  8. Все сводится к этому
  9. V Современные формы оборонительной реакции. — Теория естественной санкции (санкции физической, биологической, социальной). — Ответственность социальная вместо ответственности нравственной. — Человек всегда ответствен за свои поступки уже только потому и поскольку он живет в обществе.
  10. Методы получения и изучения данных уголовной ста-тистики. — Нравственная статистика и уголовная статистика. :— История и статистика. — Естественное преступление и преступление по закону.
  11. III Естественная оборонительная реакция всякого живого существа; фазы оборонительной реакции человека и органы, эту реакцию выполняющие. — Этический характер воздающего правосудия как функции, отдельной от оборонительной функции. — Эта функция не зависит от какого бы то ни было критерия свободы или нравственной вины.