<<
>>

Кросснациональное сравнение

Можно сказать, что сравнение стояло у колыбели социальных наук вообще и политической мысли в частности: им пользовался уже Аристотель, когда вместе со своими учениками предпринимал гигантское по масштабам — к сожалению, лишь в малой степени дошедшее до наших дней — исследование «конституций», полити ческих устройств 158 древнегреческих государств-полисов.

И по сей день нередко утверждают, что все социальные исследования — это «в той или иной форме сравнительные исследования» (Стэнли Ли- берсон). С такой точки зрения, сам термин «сравнительная полити ческая наука» выглядит тавтологией. Но дело в том, что бессозна тельное и не подчиняющееся общепринятым (конвенциональным) правилам применение сравнений еще не создает компаративистской исследовательской практики, точно так же как действия по принци пу «проб и ошибок» при известном сходстве с научным эксперимен том таковым все же не являются. Специфика сравнительных соци- альных наук состоит как раз в том, что сравнение здесь выступает как метод, позволяющий перейти от описаний (что? где? как?) к от вету на более фундаментальные вопросы: к объяснению и выявле нию причинных, каузальных, связей.

Параллель между сравнением и экспериментом не случайна.

В теоретическом естествознании наиболее ценными считаются результаты, полученные в контролируемых исследователем услови ях лабораторного эксперимента.

В изучении политики — как и во обще в социальных науках — такие условия достигаются очень ред ко. Дело даже не в известных этических сложностях, возникающих при любом социальном эксперименте, а прежде всего в том, что по литический процесс имеет чрезвычайно многофакторный характер. Он настолько сложен, что одни факторы не могут быть искусствен но изолированы от других. Итак, в чистом виде политический экс-перимент невозможен.
Поэтому его роль берет на себя сравнение.

Чтобы более наглядно представить эту «эксперимент-замещаю- щую» роль сравнения, можно довольно-таки грубо и схематически смоделировать один из способов его применения в политической науке. Допустим, мы исследовали и описали пять отдельных поли тических систем — А, В, С, О, Е. Для системы А выделены характе ристики — переменные — (1,2,3,4,5), для В — (1,3,4,5,7), для С — (1, 3, 4, 7, 8), для В — (2, 5, 7, 8, 9), для Е — (2, 5, 6, 8, 9). Предполо жим также, что нас интересует, каковы причины, ведущие к появле нию характеристики (1). Тогда эту переменную назовем зависимой, а предполагаемые нами (гипотетические) факторы, ведущие к ее появлению, — независимыми переменными. Бросив взгляд на пред ставленные выше списки переменных, можно по меньшей мере сде лать вывод о том, что при наличии характеристик (3) и (4) система обязательно располагает характеристикой (1). Более сильная фор мулировка состоит в том, что между независимыми переменными (3) и (4) и зависимой переменной (1) установлена каузальная связь. Если же учесть, что в реальных исследованиях за каждой из пере-менных стоит большой массив фактических данных (и не в статике, а в динамике), то нетрудно понять, насколько сравнение расширяет возможности познания политических явлений. Во-первых, только сравнивая, можно получить зрелые обобщения по поводу полити ки. Во-вторых, сравнение выступает также как познавательный ме ханизм проверки.

Применяемые в социальных науках способы сравнения весьма разнообразны. К числу основных относятся: сравнительно-сопос тавительный метод, ориентированный на выявление природы раз нородных объектов; историко-типологическое сравнение, объясня ющее сходство не связанных по своему происхождению объектов одинаковыми условиями становления и развития; историко-генети- ческое сравнение, объясняющее сходство явлений как результат их родства по происхождению. Искусство компаративистики состоит в умелом использовании и комбинировании всех этих подходов, однако в сравнительной политологии применяется преимуществен но первый из них.

И это не случайно: именно сравнительно-сопос-тавительный метод позволяет теоретически последовательно осуще ствить кросснациональное сравнение (сгоззпаАюпа! сотрапзоп — сравнение стран между собой), без которого политическая компа ративистика немыслима.

По какому критерию отличать сравнительное исследование от других видов политического анализа? В литературе представлены три основных варианта ответа на этот вопрос. Самая простая, и даже очевидная, версия состоит в том, что сравнительное исследование строится на привлечении сопоставимых данных, полученных по меньшей мере в двух различных странах (Майкл Армер). Такое оп ределение, однако, отвергается большинством компаративистов как слишком узкое. Действительно, как быть с так называемым сравни тельно-ориентированным изучением случаев (сотрага{1Уе!у опепіесі сазе зШсНез), давно уже утвердившим себя в качестве одного из наи-более плодотворных жанров компаративистики? Ведь специфика таких исследований состоит как раз в том, что они включают дан ные по одной стране в широкий сравнительный контекст, выявле ние которого не рассматривается как самостоятельная исследова тельская задача.

Другая — более сложная и наукообразная — версия ответа была предложена известными методологами сравнительной политологии Адамом Пшеворски и Генри Тьюном. По их мнению, специфика кросснационального сравнения выражается в том, что эта исследо вательская стратегия реализуется на двух основных уровнях. Один из них — макросоциальный. Это значит, что выделяемые на дан ном уровне переменные характеризуют общества в целом. Второй уровень — внутрисистемный, на котором каждая из выделяемых переменных фиксирует какую-то частную характеристику общества. Цель сравнительного исследования, по Пшеворски и Тьюну, состо ит в раскрытии связей между переменными второго уровня. Однако в качестве основного инструмента для достижения этой цели исполь зуются макросоциальные переменные. Примером могла бы послу жить опубликованная в 1963 г. работа Роберта Алфорда «Партия и общество», в которой зависимость между принадлежностью изби рателей к социальному классу и выбором партии при голосовании в различных странах (переменные второго уровня) объясняется с помощью таких макросоциальных переменных, как показатели ин дустриализации и урбанизации.

Однако при ближайшем рассмот рении такой подход к определению кросснационального сравнения оказывается даже более узким, чем предыдущий. Мало того, что он исключает сравнительно-ориентированное изучение случаев, вне поля зрения оказываются еще и исследования, направленные на выявление зависимости одних макросоциальных переменных от других, например политического режима от показателей экономи ческого развития. Между тем такие исследования по праву входят в «золотой фонд» сравнительной политологии.

Нетрудно заметить, что между рассмотренными выше подхода ми к определению специфики кросснационального сравнения есть нечто общее. Как отмечает наиболее влиятельный современный ме тодолог сравнительного анализа Чарльз Рэгин, это — «использова ние макросоциальных единиц», каким бы способом оно ни осуще ствлялось. Рэгин полагает, что именно признание аналитической ценности макросоциальных переменных и их применение к объяс-нению эмпирически наблюдаемых процессов представляют собой тот критерий, с помощью которого можно отличить компаративи ста от некомпаративиста. Чтобы проиллюстрировать свою мысль, Рэгин приводит следующий пример. Предположим, некий исследо ватель приходит к заключению, что в Великобритании сильна связь между классовой принадлежностью избирателя и выбором партии при голосовании, и объясняет это тем, что Великобритания — «ин дустриальное общество». Данное суждение предполагает, что «об щество» может существовать в пределах национального государства, что существует несколько различных «обществ», и что одни из них могут быть охарактеризованы как «индустриальные», в то время как другие — нет. Таковы, по Рэгину, признаки кросснационально-

го анализа. Но если бы в качестве объяснения того же самого фено мена был предложен марксистский тезис о том, что «производствен ные отношения определяют политическое сознание», то исследова тель смог бы избежать кросснационального сравнения.

Достоинство предлагаемого Рэгином подхода СОСТОИТЕ том, что, будучи достаточно широким, он в то же время позволяет отделить компаративистские исследования от не являющихся таковыми. Во- первых, как мы только что видели, возможны теоретические модели, не придающие кросснациональным различиям большого значения (хотя некоторые модификации того же марксизма отнюдь не исклю чают сравнительного подхода). Во-вторых, если исследователь чужда ется теории и полностью поглощен эмпирическим изучением отдель ного случая, он вовсе не обязательно будет вводить полученные им результаты в сравнительный контекст. Скажем, суждение «уровень голосования за Демократическую партию США находится в зависи мости от количества чернокожих избирателей» — не компаративист ское. Конечно, объектом изучения в социальных науках всегда явля ется общество. Однако лишь для компаративистов существование различных обществ (макросоциальных единиц) выступает как необ ходимый элемент используемых ими объяснительных процедур.

Методологи сравнительного анализа не очень любят обсуждать вопрос о том, почему макросоциальные единицы различаются по такому в общем-то случайному критерию, как наличие формальных признаков национальной государственности. И действительно, удов летворительное теоретическое объяснение этому едва ли может быть найдено. С точки зрения нужд исследовательской практики, причи ны лежат на поверхности. Мы живем в мире, разделенном государ ственными границами; в мире, где наиболее важные политические процессы — такие как выборы или смена режима — протекают на общегосударственном уровне, а статистические агентства, даже если они действуют в международном масштабе (что случается далеко не всегда), публикуют данные по отдельным странам. Поэтому кросс- национальное сравнение — вполне естественный выбор для компа ративиста. Однако необходимо видеть, что этот выбор чреват целым рядом серьезных методологических сложностей, заслуживающих отдельного анализа. Попутно будут рассмотрены исследовательс кие стратегии, применяемые в компаративистике для устранения или хотя бы частичной нейтрализации этих сложностей. Проблема сравнимости

Алисдэр Макинтайр открывает свою нашумевшую статью «Воз можна ли сравнительная политология?», дающую в целом отрица тельный ответ на вынесенный в заглавие вопрос, следующим поучи тельным примером. Некий человек предпринял кросснациональное исследование ям. Он с самого начала отверг обыденное представле ние о том, что происхождение разных видов ям объясняется по-раз ному, ссылаясь на то, что тогда абстрактное понятие «яма» было бы излишним. Исследование дало интересные результаты: выясни лось, что существует прямая корреляция между аггрегированной ямокопательной способностью общества и уровнем экономическо го развития; что война ускоряет ямокопание (во Вьетнаме темпы роста количества ям заметно превышали среднестатистические), и многое другое. «Достижения этого человека не были замечены ни кем, кроме меня, — пишет Макинтайр. — Но если бы он поставил свой талант на службу политологии и изучал не ямы, а модерниза цию, урбанизацию или политическое насилие, то я не удивился бы, если б он достиг высокого положения в Американской ассоциации политических наук».

Освобожденная от иронической оболочки, мысль Макинтайра оказывается не только простой, но и вполне традиционной для не которых направлений методологии социального познания. Об щества уникальны, каждое из них представляет собой неповтори мый ансамбль культурных установок, политических практик и институтов. Поэтому любая попытка выделить в них сопоставимые элементы ведет к упрощению реальности, заметно обесценивающе му выводы из кросснационального сравнения. Но даже если мы все же пошли на риск выделения таких элементов, то и тогда нет гаран тии, что в разных обществах существуют одинаковые каузальные связи: сходные следствия могут вызываться совершенно различны-ми причинами.

Стратегия, используемая компаративистами для устранения (или хотя бы частичной нейтрализации) этой проблемы, была опи сана лидером «движения за сравнительную политологию» Роем Макридисом: «Сравнение включает в себя абстрагирование; кон кретные ситуации и процессы как таковые не могут сравниваться друг с другом... Стало быть, сравнивать — значит выделять опре-

деленные типы и концепты, и делается это за счет искажения уни кального и конкретного». Объектами сравнения феномены стано вятся в концептуально освоенном, преобразованном виде. Отсюда вытекает колоссальная важность теоретических моделей для срав-нительной политологии. Уже структурный функционализм претен довал пароль средства, с помощью которого все многообразие на блюдаемых в политической жизни явлений может быть сведено к ограниченному числу простых и сравнимых друг с другом анали тических единиц. Как было показано в предыдущей главе, сегодня такую задачу ставят перед собой теория рационального выбора и неоинституционализм. Понятно, что чем более разнородны нахо дящиеся в поле зрения исследователя феномены, тем большие уси лия нужно затратить на их «теоретическую обработку» (француз ские компаративисты Маттеи Доган и Доминик Пеласси называют ее концептуальной гомогенизацией). Потерь информации при этом не избежать. Считается, однако, что их компенсирует приобретае мая взамен возможность сопоставлять то, что изначально казалось несопоставимым.

Негативным эффектом концептуальной гомогенизации счита ется и то, что она неявно дискриминирует одни общества в отноше нии других. Исследователь-компаративист существует не в вакуу ме. Прежде чем стать теоретиком, он формируется как личность, принадлежащая к определенному обществу, и разделяет свойствен ные этому обществу ценности, нормы и предрассудки. Все это влия ет на используемые средства концептуальной гомогенизации. Мы видели, что один из главных недостатков структурного функциона лизма его противники усматривали в «подверстывании» развиваю щихся стран к стандартам США и Западной Европы. Основные по стулаты теории рационального выбора тоже нередко критикуют за то, что они согласуются лишь с одной — и именно «западной» — социокультурной реальностью. Политическая жизнь многих стран «востока» и «юга» изобилует примерами действий, которые не мо гут быть квалифицированы ни как эгоистичные, ни как рациональ-ные. Видимо, нейтрализовать такого рода издержки концептуаль ной гомогенизации можно путем разработки теоретических средств, которые были бы в максимально возможной степени свободны от черт национальной ограниченности. «Слишком много переменных — слишком мало случаев»

В мире существует ограниченное число стран. Стало быть, дале ко не все возможные вариации политических систем — и тем более их элементов—даны нам в непосредственном наблюдении или даже в историческом опыте. Даже среди существующих или некогда су ществовавших обществ далеко не все описаны в той степени, кото рая позволяла бы использовать их как объекты межнациональных сравнений. Известный исследователь Аренд Лейпхарт писал, что в распоряжении компаративиста находится «слишком мало случаев». Другая сторона сформулированной им дилеммы не менее очевидна: поскольку общественная жизнь бесконечно многообразна, стремится к бесконечности и количество поддающихся выделению переменных. При этом мы не можем позволить себе априорно отбросить некото рые из них как несущественные, поскольку в различных нацио нальных контекстах они могут играть различные по значению роли. Для решения лейпхартовской дилеммы в сравнительной политоло гии используется целый ряд стратегий, заслуживающих краткого описания.

Самое простое решение состояло бы в том, чтобы в макси мальной степени расширить круг охваченных исследованием случаев при сознательном ограничении числа наблюдаемых переменных. Такие исследования, подпадающие под предложенное А. Пшеворски и Г. Тьюном определение сравнительного метода, действительно осу-ществлялись. Более того, в течение какого-то времени в 60-х гг. в сравнительной политологии преобладал жанр сравнительно-стати стического исследования. Каков он? Предположим, мы используем данные по нескольким десяткам либеральных демократий для того, чтобы выявить зависимость между процентной долей индустриаль ных рабочих в населении страны и уровнем голосования за социал- демократические партии, и на этой основе сделать вывод о наличии или отсутствии в разных странах модели «рабочего голосования». С технической точки зрения, это несложная задача. Если у нас есть два ряда цифр, выражающих значения зависимой и независимой переменных для каждой из стран, то компьютеру, вооруженному самой простой статистической программой, понадобятся доли се кунды, чтобы сообщить нам коэффициент корреляции между этими двумя рядами. А коэффициент корреляции — это и есть статисти-

ческий индекс, фиксирующий наличие, направление и силу связи между двумя представленными в цифровом виде параметрами. Бо лее того, статистика дает нам возможность установить, каким об разом несколько независимых переменных влияют на одну зависи мую. Это называется «множественная регрессия». Есть и более сложные статистические процедуры, общую характеристику кото рых можно найти в любом учебнике по социальной статистике. Сле дует заметить, что, как и всякая развивающаяся наука, данная дис циплина не лишена проблем, и чем сложнее применяемый метод статистического анализа, тем больше разногласий он вызывает даже среди специалистов. В политической науке чаще всего используют ся простые и общепризнанные методы вроде отмеченных выше, хотя и у них есть свои недостатки. Однако основные проблемы, связан ные с применением сравнительно-статистического метода, заклю чаются не в этом. Они носят содержательный, а не технический ха рактер.

Вернемся к предложенному выше примеру. Для того чтобы по ставленная исследовательская задача могла быть решена путем ста тистического анализа, нужно перевести ее с языка теоретических понятий на язык цифр, или, как говорят, «операционализировать понятия». Но даже первая из переменных включается в ткань иссле дования — операционализируется — не без проблем: иногда не так уж просто определить, кого считать рабочими, а кого — нет. Но особенно много сложностей связано с операционализацией второй переменной, выделяемой по идеологическому признаку. Приведу лишь два примера. В Италии социалистическая партия традицион но пользуется скромной поддержкой избирателей. Однако делать отсюда вывод об отсутствии в стране модели «рабочего голосова ния» было бы неверно, ибо значительная часть итальянских индус триальных рабочих всегда голосовала за коммунистов. В Венесуэле партия «Демократическое действие», будучи вполне социал-демок ратической по своей идеологической ориентации, на выборах пользовалась в основном поддержкой среднего класса. Поэтому приписывать Венесуэле модель «рабочего голосования» неправиль но, как бы красноречиво не свидетельствовали в пользу такого ре зультата статистические данные. Учитывая, что этот ряд примеров можно продолжить, нетрудно представить, какими удручающе не адекватными были бы результаты исследования в целом. В чем состоит основная сложность проиллюстрированной выше стратегии? В том, что анализ большого числа случаев заставил исследователя отвлечься от взаимовлияния переменных на внутрисис темном уровне, например от существования в Италии сильной ком партии, влияющей на поведение рабочих-избирателей, и от социал-де мократических симпатий среднего класса Венесуэлы. Чтобы избежать этой сложности, иногда рекомендуют прибегать к сравнениям «второго порядка», то есть сравнивать не отдельные переменные, полностью изолированные от внутрисистемного контекста, а целые «иерархии», цепочки взаимосвязанных переменных. Сравнения «второго порядка» становятся возможными лишь при ограничении числа случаев, нахо дящихся в поле зрения ученого. Парадоксально, но один из эффектив-ных способов решить проблему «слишком много переменных — слиш ком мало случаев» — это сознательное ограничение круга охваченных исследованием стран при увеличении количества отслеживаемых пе ременных. При этом возможны две противоположные стратегии — «наибольшего сходства» и «наибольшего различия».

Смысл стратегии «наибольшего сходства» в том, чтобы огра ничить поле анализа группой стран, существенно похожих друг на друга по целому ряду важных характеристик (переменных). Эти ха рактеристики исследователь может принять за постоянные, что позволяет ему полностью сосредоточиться на взаимовлиянии инте ресующих его переменных. В нашем примере с «рабочим голосова нием» ограничение поля исследования Данией, Норвегией и Шве цией сделало бы неучет роли компартий и социал-демократических симпатий среднего класса более оправданным. Зато число операци- онализируемых переменных можно было бы существенно расширить за счет характеристик, меняющихся от страны к стране. Главный недостаток этой стратегии состоит в том, что она подталкивает ис следователя к выбору в качестве объектов сравнения географически и культурно близких стран, но при этом требует представлять их как совершенно не влияющие друг на друга. Так легче искать «зако номерности». К сожалению, часто эта легкость оказывается обман чивой, ибо в действительности как сходства, так и различия в пре делах региона или иной наднациональной исторической общности нередко объясняются именно взаимовлияниями.

Напротив, стратегия «наибольшего различия» состоит в том, что сравниваются страны, выступающие для исследователя как «предста-

вители» по меньшей мере двух качественно различных типов. Осно вания, по которым выделяются такие типы, могут сильно различать ся в зависимости от цели исследования: авторитарный режим и либе ральная демократия, католический и протестантский культурный контекст, президентская и парламентская системы и т. д. Нетрудно заметить, что реализация этой стратегии требует более значительно го, чем в предыдущем случае, объема теоретической работы. В ходе этой работы фиксируется большая группа характеристик, которые в сравниваемых странах контрастируют друг с другом. Тогда исследо ватель может сосредоточить все внимание на интересующих его внут рисистемных переменных, «ответственных» за сходства, например на взаимосвязи между уровнем образования и политическим участием в Китае (как «представителе» авторитарных режимов) и в одной из либеральных демократий. Стратегия «наибольшего различия» позво ляет получать «сильные» обобщения, предпочтительные для сравни-тельно-сопоставительного метода: если какой-то фактор одинаково действует в совершенно различных ситуациях, это должен быть дей ствительно важный фактор. Ее недостатки связаны с большими поте-рями информации на теоретическом этапе исследования, что ведет, в частности, к преувеличению различий между выделенными типами. К числу средств, применяемых для решения проблемы «слишком много переменных — слишком мало случаев», относится и упо минавшаяся выше стратегия «сравнительно ориентированного изу чения случаев». Эта стратегия позволяет в максимальной степени реализовать преимущество «сравнений второго порядка», ибо она требует детального и всестороннего анализа политической жизни избранной страны. При этом задача исследователя — ввести полу ченные результаты в широкий компаративный контекст. Сделать это можно двумя способами: либо систематически сравнивая изуча емую страну с другой, которая признается достаточно детально оха рактеризованной в исследовательской литературе, либо используя в качестве объекта сравнения теоретически сконструированный тип. Именно ко второму варианту прибегает Аренд Лейпхарт в своей знаменитой работе «Политика приспособления: плюрализм и демок-ратия в Нидерландах», где политическая система страны сравнива ется с распространенной моделью «плюралистической» демократии. В итоге Лейпхарт признает Нидерланды «представителем» другой модели — «сообщественной демократии». Проблема ценностной нейтральности и объективности

Наконец, следует остановиться на главной сложности, связан ной с применением компаративистских методов в политической науке. Бихевиористская и структурно-функционалистская «револю ции» привели к принципиальному отказу от решения сущностных проблем политики во имя создания научных, т. е. нейтральных в ценностном отношении, исследовательских методов и концепций. Некоторые политологи и по сей день считают, что в зрелом виде политическая наука должна мало отличаться от теоретического ес тествознания: ее задача — исследовать объект и открыть законы его развития. Особенно часто в такое преувеличение впадают ученые, занимающиеся прикладными исследованиями или разрабатываю щие более или менее локальную тематику. Тем важнее подчеркнуть, что в политическом — как и в любом социальном — исследовании полная нейтральность недостижима. Сравнивая явления, ученый (независимо от того, сознает он это или нет) оценивает их, и харак тер оценок вовсе не безразличен для дальнейшего анализа. В самом деле, где тот пункт, в котором сильное руководство становится дик татурой? Существует ли строгий критерий, позволяющий отличать террористов от борцов за свободу?

Разумеется, всегда существуют внутринаучные конвенции, по зволяющие ученому-профессионалу выбрать «правильные» — при емлемые для коллег — слова для описания и объяснения того или иного явления. Однако это не устраняет оценок из содержания ис следования, которое всегда в той или иной степени определяется собственными убеждениями ученого, его представлениями о долж ном. Поэтому в любом эмпирическом исследовании присутствует нормативный пласт. Хорошо еще, если его присутствие осознается самим ученым. Пытаясь выявить источник этих сложностей, мы ушли бы слишком далеко в область философии, и единственное, что здесь можно сделать, — это сослаться на полуторавековую тради цию марксистских и немарксистских исследований социальной обус ловленности познания. От себя же вновь подчеркну: политическое исследование всегда является ценностно насыщенным. Не стоит ве рить, когда политолог, сравнивающий формы правления Ирака и Великобритании, заявляет о своей объективности. Он в лучшем слу чае заблуждается.

Национальное государство

На политической карте мира можно найти свыше 190 суверен ных государств, получивших международное признание. Судя по карте, они ничем не различаются между собой, кроме размеров: все имеют границы, административные центры и т. д. Но это тот самый случай, когда картографам доверять не следует. И уж в особенности не нужно доверять составителям исторических карт (вроде «Древ ний Египет и Месопотамия в VII в до н. э.»). Ибо, во-первых, совре менное национальное государство — относительно позднее изобре тение. Еще пятьсот лет назад его просто-напросто не было. Во-вторых, даже среди современных государств далеко не все являются нацио нальными, а некоторые не дотягивают и до государственности.

Кроме того, нужно иметь в виду, что в некоторых отношениях национальное государство успело устареть. Его роль постепенно уменьшается вследствие роста международной торговли, усиления транснациональных корпораций в экономике, повышения роли ас социаций вроде постоянно расширяющегося Европейского Сообще ства и целого ряда других факторов. И все же в современном мире национальное государство по-прежнему остается основной формой политической организации. Поэтому в сравнительных политичес ких исследованиях оно и рассматривается как базовая аналитичес кая единица.

Поскольку понятие «национальное государство» вводится на гораздо более конкретном уровне анализа, чем понятие «власть» или «политика», нет смысла искать для него наиболее общее определе-ние. Принятый в современной сравнительной политологии способ характеристики национального государства предполагает, однако, выделение четырех этапов его развития: 1) государственное строи-тельство, 2) национальное строительство, 3) достижение массового участия, 4) введение политики распределения. Следует сразу же под черкнуть, что эти этапы выделяются в аналитических целях и, стало быть, далеко не всегда совпадают с реальными фазами историчес кого развития. Единственный регион, где развитие действительно шло по такому сценарию, — это Западная Европа, в остальном же мире могут сильно различаться и последовательность, и продолжи тельность, и даже набор этапов. Несколько слов об этом будет еще сказано ниже. А пока рассмотрим эти этапы каждый в отдельности. Государственное строительство

В европейских странах развитие национальных государств на чалось в ХУ1-ХУП столетиях. Главными составляющими этого про цесса были: 1) подчинение земельной аристократии монархам и уси ление централизации; 2) создание единых вооруженных сил под командованием монарха; 3) значительный численный рост чинов ничества, занятого сбором налогов и управлением; 4) унификация права. Наибольших успехов в деле государственного строительства в XVII в. добилась Пруссия, представлявшая собой как бы одного человека с единой волей — волей монарха. Но и во Франции Людо вик XIV не слишком погрешил против истины, когда бросил свою знаменитую фразу: «Государство — это я». В Англии при Тюдорах произошла настоящая революция в области государственного управления, чрезвычайно расширившая королевские полномочия. И хотя при Стюартах парламенту удалось пресечь абсолютистские претензии двора, это не привело к дезинтеграции национального государства. В России успеха в борьбе за централизацию добились великие князья московские.

За перечисленными странами, отчасти вдохновляемые их успе хами, отчасти следуя внутренним потребностям, приступали к госу дарственному строительству и другие. В Европе оно состояло главным образом в централизации всей власти в руках монарха. Иде-ологически этот процесс обслуживала доктрина суверенного монар ха, слово которого — закон на подвластной территории. В дальней шем, однако, на этой основе выросла дожившая до наших дней теория народного суверенитета.

Думаю, перипетии борьбы за централизацию в главных евро-пейских странах слишком хорошо известны, чтобы пускаться в исторический экскурс на эту тему. Однако было бы заблуждени ем приписывать процессу государственного строительства лишь академический интерес. Дело в том, что правители многих молодых независимых государств сталкиваются сегодня с пробле мами, мало отличающимися от занимавших их европейских кол лег два-три столетия назад. Традиционные племенные вожди со противляются усилиям по централизации не менее отчаянно,чем когда-то феодальная знать Франции или русские удельные кня зья. В итоге во многих развивающихся странах государство так и

не устоялось, а правительственные органы испытывают острый дефицит дисциплины и независимости от трайбалистских (связан ных с принадлежностью к тому или иному племени) интересов чиновников. Кроме того, сосуществование позаимствованных на Западе и традиционных социальных норм бывает далеко не бес конфликтным.

Чудовищная коррупция и самовластие чиновников, использую щих государство для своего личного обогащения, — вовсе не ред кие черты современных развивающихся стран. Иногда такое госу дарство называют «мягким». Собственно говоря, оно не является национальным государством, ибо еще не пройден даже самый пер вый этап его становления. Более того, уже в 90-х гг. несколько госу дарств, два десятка лет назад казавшихся вполне устоявшимися, развалились под давлением внутренних конфликтов и неблагопри ятной внешнеполитической конъюнктуры. По-прежнему есть, к при меру, страна под названием «Сомали», но о государстве Сомали говорить уже не приходится.

Национальное строительство

Понятие «нация» гораздо труднее определить, чем, скажем, «го-сударство». Разумеется, обычно обращают внимание на общность языка. Однако лишь в половине существующих ныне национальных государств больше 75 % населения говорят на одном и том же язы-ке. Даже такое устоявшееся государство, как Швейцария, является многонациональным. Большая часть исследований по националь ному вопросу, который был одной из излюбленных тем ученых (и не только ученых) XX в., сводилась к тому, чтобы обойти эту труд ность. Марксисты обычно в той или иной форме призывали учиты вать экономический фактор. Немарксистам более важными пред ставлялись субъективные аспекты национального самосознания. Например, Карл Дойч придавал особое значение чувствам сходства, идентичности и общей судьбы. Однако и по сей день нельзя сказать, что мы располагаем ясным определением. К сожалению, политичес кой науке нередко приходится вторгаться в области, где она вовсе не чувствует себя вполне уверенно. Нации слишком часто — осо бенно в последнее время — напоминают о себе политикам, чтобы от них могли отмахнуться политологи. Несомненно как то, что нация складывается в тесной историчес кой связи с процессом государственного строительства, так и то, что государство предшествует нации. Сложившиеся в Европе в XVIII—XIX вв. государства выступали как факторы национально го строительства по меньшей мере по четырем следующим причи нам: 1) государство создавало внешние рамки, в которых гораздо быстрее и эффективнее протекали процессы культурной, языковой и экономической интеграции; 2) оно способствовало возникнове нию общности исторических судеб, в частности в отношениях с дру гими народами; 3) оно создавало общую для всей формирующейся нации идеологию, отражающую национальные проблемы; 4) оно поддерживало культурную деятельность, способствовавшую созда нию нации, а во многих случаях было инициатором обособления национальной религии (например, англиканская церковь или «го сударственные» церкви Скандинавских стран).

В то же время там, где процесс национального строительства протекал успешно, государство получало новую — и гораздо более прочную, чем прежде — основу для существования и развития. Не справившись с этим этапом, некоторые зрелые централизованные государства терпели крах. Наиболее яркий пример такого рода дает нам Австро-Венгрия. Кроме того, иногда (хотя и не часто) нацио нальное строительство предшествует государственному строитель ству, как это было в прошлом веке в Германии. Все перечисленные обстоятельства и позволяют нам различать данные два этапа в ана литических целях. Лишь прошедшее оба этих этапа национальное государство можно считать сложившимся.

Иногда процесс национального строительства протекает мирно, и главные роли в нем играют торговля, миграции и общение. При мерно так (если отвлечься от трагической судьбы американских ин дейцев) обстояло дело в США. Однако гораздо чаще создание на ции оказывается болезненной процедурой, в ходе которой элита безжалостно подавляет сопротивление оказавшихся «на обочине» групп. Так, в Великобритании традиционная культура шотландских нагорий была, по существу, искоренена после подавления якобитс- кого восстания 1745 г. Нередко национальное строительство завер шается полной ассимиляцией одних групп общества другими.

Даже во многих европейских странах процесс национального строительства до сих пор не завершен. Прежде всего это касается

России и Югославии, само государственное существование кото рых в силу известных событий оказалось под угрозой. Можно упо мянуть и о «мирном разводе» Чехии со Словакией, положившем конец нескольким десятилетиям чехословацкой государственнос ти. Но и в такой относительно благополучной стране, как Италия, провинциализм и местнические предпочтения граждан продолжа ют негативно сказываться на эффективности государства. Не при ходится говорить о «третьем мире», где даже границы и админист-ративно-территориальное деление нередко устанавливалось колонизаторами без учета районов компактного проживания от дельных языковых общностей. Здесь процесс национального стро ительства сталкивается с особенно большими трудностями. Иногда символами национального единства становятся харизматические лидеры или популистские политические движения, в некоторых случаях важную роль играют воспоминания о вооруженной (или ненасильственной, как в Индии) борьбе за независимость, но чаще всего перевешивают чувства преданности своему племени или кла ну. Незавершенность национального строительства в большинстве стран мира заставляет предположить, что и в начавшемся столе тии внимание людей во всем мире будет приковано к этому важно му процессу — если к тому времени само национальное государ ство не станет анахронизмом.

Участие

За немногими исключениями (самое значительное — города-го сударства Древней Греции) управление всегда было делом меньшин ства. На участие в политическом процессе могли претендовать на-следственные правители, их челядь и узкий слой могущественных собственников. А для простого человека политика оставалась чем- то вроде погоды — она не поддавалась контролю и заслуживала лишь фаталистического отношения. Иногда, однако, стремление правителей выкачать из подданных побольше денег в виде налогов (или их заискивание перед народом в условиях раскола властвую щей элиты) заходило так далеко, что вызывало реакцию, выражав шуюся в требованиях большего политического веса для ранее от чужденного от политики населения. Чаще всего эти требования жестоко подавлялись. Однако нам следует помнить, что война за независимость североамериканских штатов началась с выдвинуто го колонистами лозунга «никаких налогов без представительства» (по-английски это звучит в рифму). Колонисты победили. Тем не менее в странах Европы, да и в самих Соединенных Штатах борьба за расширение политического участия приходится в основном на XIX—XX вв.

Для того чтобы посмотреть на этот процесс с теоретической точки зрения, нужно по меньшей мере сослаться на теории модер низации. Они позволяют выделить социальные сдвиги, в решающей мере способствовавшие развитию борьбы за политическое участие. К числу таких сдвигов относятся: 1) рост городского среднего клас са, 2) возникновение индустриального рабочего класса, 3) расшире ние образования, 4) быстрый рост средств массовой коммуникации. В первой половине XIX в. в большинстве европейских стран все гром че начали раздаваться требования об избирательных реформах, т. е., по сути дела, об увеличении объема гражданских прав большин ства. Стали возникать радикальные политические движения — чар тизм в Великобритании, подпольные повстанческие организации во Франции и в Германии.

Разумеется, не следует преувеличивать степень реальной заин-тересованности масс в расширении гражданских прав. Как прави ло, основа недовольства коренилась в экономике. Важно, однако, то, что это недовольство было использовано радикальными лиде рами для мобилизации масс. Другой аспект проблемы — это реак ция властвующих элит на требования о расширении политического участия. Скажем, в Великобритании элита, проявив гибкость, обес печила тем самым собственное выживание в эпоху массовой демок-ратии. Иная ситуация имела место во Франции, где даже процесс предоставления права голоса растянулся до 1945 г. (когда это право получили женщины). Что касается России, то здесь упорство элиты в отстаивании своих привилегий (1905—1917 гг.) способствовало превращению потенциальных сторонников режима в критиков, а критиков — в революционеров. Надо сказать, что даже в сравни тельно «беспроблемном» случае Великобритании расширение изби-рательного права на все взрослое население заняло почти полтора столетия. Продолжительность и сложность этого процесса иллюст рирует табл. 3.

58 Теоретические средства сравнительных политических исследований Таблица 3

Расширение избирательных прав в Великобритании Год Доля взрослых, имеющих избирательные права, % Комментарий 1832 4 Последовательное снижение имущест венного ценза для участия в выборах 1865 8 1868 14 1885 29 1918 75 Устранение имущественного ценза; предоставление избирательного права женщинам с 28 лет 1929 95 Предоставление избирательного права женщинам с 21 года (как и мужчинам) 1970 100 Общее снижение минимального возраста избирателей до 18 лет После 1945 г. в индустриально развитых странах Запада, как правило, вопрос о расширении избирательного права для мужчин уже не стоял (за несколькими исключениями, вроде борьбы за пра ва чернокожих американцев или молодежи в 60-е гг.). Однако нельзя сказать, что проблема политического участия утратила актуаль ность. Просто она приобрела новые измерения. Все чаще стали раз даваться требования большей ответственности власти перед обще ством. Многие люди уже не довольствовались ролью избирателей и стремились к непосредственному участию в процессе принятия ре шений. Чрезвычайно популярным стал лозунг самоуправления — как коммунального (местного), так и на производстве. Стали вес тись дискуссии о возможностях, открываемых для массового поли тического участия глобальной электронной сетью Интернет. Таким образом, проблема участия и по сей день продолжает оставаться одним из источников политических конфликтов и общественных обсуждений. Распределение

На последнем этапе своего развития национальное государство сталкивается с проблемой распределения, т. е. с вопросом о том, каким образом и в какой степени правительственные решения воз действуют на распределение материальных и других ресурсов. Будучи в известном смысле вечным, этот вопрос приобретает пер воочередной характер лишь тогда, когда пройдены этапы государ ственного и национального строительства, а также участия в поли тическом процессе. И действительно, в «мягком» государстве люди обычно не ждут от его органов борьбы против неравенства. Во мно гих случаях такое государство слишком сильно зависит от благо расположения аграрной или финансовой элиты, чтобы покушаться на привилегии меньшинства. Словом, проблема распределения (осо бенно если ей пытаются найти какое-то политическое решение) — это не только кризис политического развития, но также и важный индикатор относительной зрелости национального государства.

В Западной Европе требования о перераспределении националь ного богатства вышли на первый план в Х1Х-ХХ вв., после введе ния всеобщего избирательного права. Во главе этой борьбы стояли рабочие партии, выступавшие за общественную собственность на средства производства, большее равенство доходов и социальные гарантии. Был брошен вызов господству рыночных сил, и если в XIX в. преобладал принцип свободы предпринимательства, то сле дующее столетие стало веком коллективизма. В ряде стран эконо мика попала под полный контроль государства. Либерально-демок ратические режимы Европы и Америки никогда не впадали в такую крайность, но и там значительные секторы экономики были огосу дарствлены, а частное предпринимательство стало объектом мак роэкономического планирования и регуляции со стороны правитель ственных органов. В 1978 г. в большинстве стран Организации экономического сотрудничества и развития (Западная Европа, США, Канада, Япония и ряд других стран) более трети валового национального продукта производилось в госсекторе.

Однако не следует преувеличивать воздействие этих процессов на уровень социального неравенства. В абсолютных показателях уровень жизни основной массы населения, конечно, возрос, но дис танция между большинством и элитой по-прежнему сохраняется.

Проведенные в США и Великобритании статистические исследова ния структуры доходов выявили фактическое отсутствие динамики на протяжении всего XX в. (если не считать периода второй миро вой войны). Другой пример: доступ к высшему образованию в це лом расширился, но, по данным исследования 1981 г., выходцы из среднего класса в Великобритании все еще имеют гораздо больше шансов стать интеллектуалами, чем дети рабочих. Не очень преус пели в устранении реального социального неравенства и восточно европейские страны. В Советском Союзе, например, к началу 80-х гг. децильный коэффициент (отношение уровня доходов 10 % наи более высокооплачиваемых работников к уровню доходов 10 % на селения, стоящего на низших ступенях шкалы) был достаточно вы сок, а показатели социальной мобильности — исключительно низкими.

Можно ли принять за очевидный тот факт, что экономический прогресс способствует смягчению конфликтов, возникающих по поводу распределения? Многие современные политологи весьма сомневаются в этом, а Фред Гирш (1977) и Джон Голдторп (1978) отстаивают прямо противоположную точку зрения. Их аргумента ция заслуживает внимания.

Гирш обосновывает свою позицию тем, что по мере роста дохо дов потребление приобретает все более социальный характер. Это значит, что удовлетворение, доставляемое вещью или услугой, на прямую зависит от того, могут ли другие люди позволить себе то же самое. Если шофер покупает себе роллс-ройс, председатель правле ния фирмы обзаводится самолетом. Если у «них» есть коттедж, «я» построю себе роскошную виллу. Даже рыночная цена ученой степе ни падает по мере расширения сети университетов. Заметим, что незамысловатый аргумент Гирша подходит для любого стратифи цированного общества —в не меньшей степени для социализма, чем для капитализма.

Что касается Голдторпа, то в его работе, выполненной на анг-лийском материале, выделяются следующие три важные тенденции. Во-первых, по мере экономического развития приходят в упадок почтительное отношение большинства к элите и другие эмоции, на которых держалось традиционное общество. Дестабилизируются социальные структуры. Во-вторых, новое поколение рабочих гораз до менее терпимо относится к неравенству, чем их предшественни- ки. Это различие объясняется контрастом между ценностями и жиз ненными установками выходцев из деревни (наводнивших города в период индустриализации) и людьми, детство и юность которых прошли уже в городе. В-третьих, с завершением борьбы за полити ческие права связана возможность распространения конфликта на сферу производства. Приобретает популярность идея, согласно ко торой гражданское полноправие несовместимо с отношением к тру ду как к товару.

Трудно сказать, правы или нет Гирш и Голдторп в своих песси мистических прогнозах. Во всяком случае, мы можем предположить, что конфликты по поводу распределения не прекратятся. Ведь, в сущности, эта проблема неразрешима, и борьба за обладание ре сурсами представляет собой неотъемлемую черту политики. Един ственное, что можно сделать (и в чем действительно преуспели ли беральные демократии), — это институционализировать борьбу по поводу распределения, допустив существование партий, опираю щихся на разные классы и придерживающихся различных взглядов на идеальный способ распределения.

В заключение следует подчеркнуть, что приоритет в постановке многих вопросов, связанных с распределением, несомненно, принад лежит Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу. Поэтому более глубо кий анализ проблемы невозможен без учета марксистской тради ции, даже если соответствующие представления о перспективах общественного развития устарели. Как однажды заметил Сеймур Мартин Липсет, современным выражением «демократической клас совой борьбы» являются выборы.

Выше были схематически обрисованы основные этапы разви тия национального государства. Хотя изложение велось в основном на западноевропейском материале, следует еще раз подчеркнуть, что даже в странах Европы продолжительность отдельных этапов, глубина сопутствовавших им кризисов и способы их разрешения были далеко не одинаковыми. И все же из исторического опыта можно заключить: национальное государство имеет оптимальные шансы успешно миновать все этапы там, где они отделены друг от друга значительными промежутками времени, и, стало быть, есть возможность справиться с ними по отдельности. В таких условиях легитимность политической системы и мощь ее институтов возрас тают от этапа к этапу. Классический пример системы, сумевшей

приспособить старые формы для решения новых задач, дает нам Ве ликобритания.

В этой главе была предпринята попытка представить в предель но кратком изложении концептуальные основы современной срав нительной политологии. Будучи не последней по важности, задача все же носила ограниченный характер: речь шла вовсе не о том, что бы обеспечить читателя всеми теоретическими средствами полити ческих исследований, но о том, чтобы дать ему средства, которые возможно применить для исследования максимально широкого кру га явлений. Не прибегая к тому или иному пониманию власти или национального государства, не овладев методологией сравнитель ного анализа, мы не смогли бы изучить политическую культуру (ибо она существует в национально-государственных рамках), заинтере-сованные группы, партийные системы, парламенты и т. д. Нужно, однако, иметь в виду, что подлинная цель сравнительной политоло гии состоит именно в изучении перечисленных и многих других яв лений. И уж совсем нельзя с уверенностью утверждать, что вырабо танные в совершенно определенной (западной) исследовательской и ценностной традиции средства могут быть просто позаимствова ны и использованы для анализа российской действительности. Оче видно, нужна адаптация. От чего-то придется отказаться. Но даже для того, чтобы выбросить за ненадобностью, этими теоретически ми средствами нужно сначала овладеть.

<< | >>
Источник: ГОЛОСОВ Г.В.. СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ. 2001

Еще по теме Кросснациональное сравнение:

  1. Сравнения
  2. 7.2. Основные предположения и ставки сравнения
  3. Сравнение издержек и результата.
  4. Статическое сравнение сроков окупаемости.
  5. Сравнение графиков
  6. 4.5.3. Сравнение по зарплате
  7. Сравнение уровней рентабельности.
  8. СРАВНЕНИЕ ИСТОЧНИКОВ НАБОРА
  9. Метод парных сравнений
  10. 6.9. СРАВНЕНИЕ ВЗАИМОИСКЛЮЧАЮЩИХ ПРОЕКТОВ
  11. Глава 4. СРАВНЕНИЕ ОПЕРАЦИЙ
  12. 7.1 .Сравнение американской и японской моделей менеджмента
  13. Никто не свободен от сравнения цен
  14. АКЦИОНЕРНЫЙ КАПИТАЛВ СРАВНЕНИИ С ЗАЕМНЫМ
  15. 6.8 Мероприятие 7:Сравнение результатов с целями
  16. 4.5. Сравнение линейной и логарифмической моделей
  17. 8.2.1. Сравнение издержек использования платежных систем
  18. 2. Сравнение мажоритарной и пропорциональной моделей выборов.
  19. СРАВНЕНИЕ РАЗЛИЧНЫХ ТИПОВ ЦЕНОВЫХ СЕРИЙ