<<
>>

Социальные предпосылки колониализма

Испания, успешно совершившая реконкисту в XV в. и по инерции стремившаяся продолжить ее за пределами Иберий­ского полуострова, служит убедительным доказательством (от противного) прямой зависимости процветания средиземно­морской Европы того времени от связей с Востоком.
В упое­нии побед и завоеваний, которые превратили владения ис­панских королей в «империю вечного солнца» от Пиренеев до Филиппин, ослепленные блеском военного и политического могущества своей поистине всемирной державы, испанцы гор­дились достижениями культуры и искусства действительно «золотого» в этом отношении для страны XVI в. Но они при этом как-то» подзабыли, что значительная часть их экономи­ческого, социального и духовного богатства того времени унас­ледована от почти восьмивекового процветания арабо-ислам- ской цивилизации страны Аль-Андалус, как называли на Востоке Ибирийский полуостров. Это обстоятельство тогда не только не осознавалось, но и отрицалось, а оставшиеся в Ис­пании мавры, прямые наследники цивилизации Аль-Анда- луса, всячески преследовались и либо изгонялись, либо при­нудительно крестились, превращаясь в морисков.
Принятые еще в XV в. «Статуты о чистоте крови» практически закры­вали морискам, как и другим новообращенным христианам, перспективу какой-либо государственной или иной обще­ственной карьеры. Поэтому они, сосредоточив свои усилия в сфере экономики, сыграли в ней весьма серьезную, вплоть до наших дней, не оцененную по достоинству роль.

Именно благодаря им в стране процветали в XVI в. ремес­ла, торговля и. мануфактурное производство, прежде всего выделка шелка, шерсти и сукна, изготовление тростникового сахара и керамики, оливкового масла, изделий из кожи, яв­ляющихся важными статьями испанского экспорта. В горо­дах мориски составляли заметную (кое-где основную) часть садоводов, булочников, мясников, ткачей, портных, кузне­цов, строителей, в деревнях — пчеловодов, скотоводов, ирри- .

« гаторов, в прибрежных зонах — моряков, рыбаков. Среди них было немало землевладельцев, причем умело хозяйствовав­ших в отличие от испанских дворян, чьи земли часто были заброшены или запущены ввиду постоянной занятости хозя­ев на войне или государственной службе. Зажиточные ком­мерсанты, фабриканты, ювелиры, судовладельцы из морис­ков часто наживали значительные капиталы, торгуя с Италией или же успешно конкурируя с купцами Германии и Нидерландов. Последние, наводняя страну дешевыми и более

качественными товарами, практически вытеснили с внутрен­него рынка слабую испанскую буржуазию, ушедшую в тор­говлю (в том числе землей) и финансы, но главным образом стремившуюся приобрести за деньги дворянские титулы, пос­ле чего обычно она утрачивала интерес к предприниматель­ству. Мориски были лишены подобной перспективы. Поэто­му они делали, что могли, чтобы устоять а конкуренции, прежде всего в сфере производства. Для этог# они опирались на сложившиеся в их среде еще до торжества реконкисты ве­ковые навыки и методы работы, а также — на сплоченность и организованность своих общин. Помогала им и слава масте­ров своего дела, ибо именно среди них работали лучшие в стра­не часовщики, слесари, столяры, сапожники, оружейники. Известно было, что производительность труда морисков была В 4 раза выше средней по стране. | • В полной мере их роль в экономике выявилась после их иагнания в 1609-1614 гг., когда страна лишилась наиболее активной и квалифицированной части населения, когда зак- ?рылись почти все мануфактуры, прекратился экспорт шел­. ка, шерсти, сукна, керамики, тростникового сахара, пришли В упадок ирригация, ювелирное дело, декоративное и гончар­Ное искусство, даже металлообработка (после отъезда 5 тыс. мастеров-морисков). Была парализована торговля многих го­родов, сократилось производство зерна, риса и олив, зараста­ли поля. Разрушались брошенные дома. В некоторых райо­нах жизнь возобновилась лишь через 100-200 лет.

Пример Испании демонстрирует как болезненно, тяжело и местами катастрофично переживали европейские страны Сре­диземноморья разрыв привычных традиционных связей с Востоком.

Но разрыв этот был неизбежен. Европейское Сре­диземноморье, поддерживая постоянные контакты с Восто­ком, все же гораздо теснее, плотнее и всестороннее, гораздо более неразрывными узами было связано с Западом, причем не только географически, экономически, политически и эт­нически, но также в религиозном, социокультурном и, что важнее всего, цивилизационном отношении. Французское, фламандское и германское (вернее австро-германское) присут­ствие в Италии и Испании, как и испанское в Италии, а ита­льянское — во Франции, насчитывало многие века и, конеч­но, превосходило восточные влияния. Более того, католицизм, сплачивавший всю Европу до XVI в. и остававшийся и далее

самым мощным духовно-идеологическим фактором ее проти­вопоставления Востоку, стал еще более агрессивным и нетер­пимым в ХУ1-ХУП вв. перед лицом угрожавшего его господ­ству протестантизма. В Испании, Португалии (вошедшей, к тому Ж6; Б 1580—1640 гг. в состав Испании), на юге Италии и мно­гих островах Средиземноморья, присоединенных к Испании, накал религиозных страстей увеличивался также многократ­но ситуацией военно-политического противостояния Испании (а фактически, всемирной империи) Габсбургов и Османской империи в борьбе за гегемонию в Средиземноморье.

Сторонники цивилизационного подхода считают, что в те­чение ХУ1-Х1Х вв. Запад постепенно восторжествовал над Во­стоком вопреки богатству последнего, большей численности его населения и большей его обеспеченности материальными ресурсами, но благодаря, прежде всего, исключительному ди­намизму и свободе западного человека, который в данном кон­тексте представлен как «самостоятельный и независимый ин­дивид, обладавший личными правами и привилегиями». Упоминается также «христианская идея богочеловечности», требующая от каждого «бесконечного самосовершенствова­ния», что «в сочетании с вековыми традициями частной соб­ственности... способствовало созданию социальных и мен­тальных структур, обладавших огромным потенциалом саморазвития». А вот «Восток был неподвижен».

Здесь «пре­обладание общего начала над частным, коллектива над лич­ностью предопределяли инерционность жизни и мысли... Вер­ность прошлому,» прежде всего заветам великих предков, открывших законы правильной жизни, доминировала в сис­теме восточных ценностей».

Во всем этом очень много правды. Но это — не вся правда. Так ли уж свободен и самостоятелен был человек Запада в ХУ1-ХУП вв., в эпоху полного его подчинения церкви, сеньо­ру, монаху? Да, конечно, у дворянства были «личные права и привилегии», но никакому особому социальному «динамиз­му» они не способствовали, ибо понимались именно как пра­во не работать, не заниматься «презренным» сельским или ремесленным трудом, каковой оставался печальной «при­вилегией» бесправного большинства, никаким стимулом, кроме страха умереть с голоду или, в лучшем случае, бес­корыстного побуждения к творчеству, к данному труду не поощряемого. Что же касается наиболее просвещенной части

дворянства и других слоев общества, которые иногда и в сред­ние века вспоминали о естественных для человека разуме, правах и свободе, то они даже в ХУ1-ХУП вв. обычно терпели поражение в борьбе с господством духовенства, незыблемой феодальной иерархией и властью короля, а также — религи­озным фанатизмом невежественной черни, заменявшим в те времена общественное мнение. Пытки, казнщ суды и костры инквизиции тогда определяли лицо Европы* за исключени­ем, может быть, Голландии и Англии, превратившихся в XVI- V XVII вв. в оплоты протестантизма, протестантской этики и постепенно внедрявшихся в местное общество экономических

и, в меньшей степени, прочих свобод. Но не стоит забывать о том, что и у протестантов в то время суды, костры и расправы | С инакомыслящими были обычным делом и вытекали из орга- ! нично присущего человеку Запада той эпохи религиозного со­знания и мышления религиозными категориями.

Иными словами, объяснять отставание Востока и уход За­пада «в отрыв» каким-то особым «динамизмом», самостоя- ь ,, Твльностью и индивидуализмом человека Запада, вплоть до /XVIII в. весьма зависимого от церкви, йестной общины (сель- окой или городской), власти монарха, своего положения в ©труктуре феодального общества и определяемой всем этим I' собственной ментальности не представляется верным. Это ско­рее следствие неоправданной «модернизации» исторической I? реальности, перенесение на ситуацию ХУ1-ХУШ вв. того, что р было свойственно Европе в лучшем случае к концу XIX в., ; а то и к середине XX в., т.е. того, что не было фактором эво- ;>: ЛЮции ХУ1-Х1Х вв., а само явилось результатом, итогом этой \' эволюции.

Вообще, очевидно, неправильно было бы объяснять отста­вание Востока от Запада (и как постепенный процесс XVI- XIX вв., и как явление наших дней) каким-то одним факто­ром, пусть и столь важным, как качество той или иной цивилизации, того или иного общества, того или иного куль­турно-исторического типа человека. Вернее было бы столь гло­бальное явление объяснить суммой всех этих и иных факто­ров, даже их синтезом, давшим новое качество.

Безусловно, сравнительно более высокий уровень матери­ального благосостояния Востока не побуждал его жителей так заботиться о производстве и его всемерном развитии, как жи­телей Европы, находившейся, как было отмечено выше, в худ­шем положении. Поэтому-то, даже весьма ценные изобрете­ния, бывшие достоянием Востока, европейцами были исполь­зованы более рационально и действенно: бумагу, когда-то изобретенную в Китае, Европа, наладив ее производство у себя (с помощью арабов в Испании XII в.), с XV в. уже экспорти­ровала на Восток. То же самое произошло с сирийским стек­лом и оружием (знаменитую дамасскую сталь лучше сумели делать в Толедо!), с китайским порохом и персидскими тка­нями. Изобретенные в Китае и впервые примененные в XIII в. монголами пушки уже в XVI в. применялись европейцами (португальцами) против тех же китайцев, став при этом зна­чительно совершеннее.

Западный человек становится более динамичным, актив­ным и лучше вооруженным, чем человек Востока, не благода­ря свободе личности, о которой тогда приходилось лишь меч­тать, а ввиду постоянного страха перед нашествием с Востока. Европа долго помнила арабское завоевание Иберийского по­луострова, юга Франции и Италии, Кипра, Крита, Мальты, Сицилии, Сардинии и Корсики в УИ-Х1 вв., а после XI в. — постоянную, вплоть до XVIII в., угрозу корсарства, войны и крестовые походы, приносившие европейцам потерь и неудач больше, чем добычи и преимуществ. Не случайно й то обстоя­тельство, что первыми колонизаторами явились на Востоке португальцы и испанцы, т.е. те европейцы, которым пришлось отстаивать свою независимость и государственность в много­вековой борьбе с мусульманами. Освободившись от последних, они по инерции продолжили борьбу уже вне Европы, стре­мясь не только закрепить победу, но и реализовать накоплен­ный за века сражений боевой, технический и духовный по­тенциал. Л

Вместе с тем у Востока не было особых причин ни матери­ального, ни военного, ни иного порядка особенно беспокоить­ся вплоть до XVII в. относительно европейской угрозы. Не­удачи в боях с людьми Запада обычно были временными или же компенсировались успехами в других местах (об этом — позже). Самодостаточность, даже самодовольство восточных правителей порождали беспечность и легкомыслие, в отноше­нии усилившейся Европы. Это своего рода самоуспокоенность и даже безразличие Неплохо гармонировали с особенностями климата, повседневного быта и обычаев Востока, с манерой поведения многих его правителей, часто недооценивавших

противника и считавших необходимым прежде всего проде­монстрировать ему свое величие и высокомерие. В результате они в большинстве случаев не заметили, упустили момент нео­братимого изменения в соотношении сил.

Подобное поведение правителей Востока не было следстви­ем какого-то патологического ослепления, непонимания си­туации или деспотического произвола. Все д$ло в том, что в XVI-XIX вв. имело место не «отставание» Востока, а «опере- ( жающее развитие» Европы. Даже темпы экономического раз- | вития Востока были в то время близки к европейским. Вооб- £ ще Европа лишь к середине XV.III в. догнала страны Востока к по производительности труда и уровню потребления. По не­которым подсчетам, в 1750 г. ВНП на душу населения в За- I падной Европе составлял 190 долларов, а в 1800 г. — 213, в то f Время как в Азии — соответственно 190 и 195. Самая богатая р страна Европы — Франция — стала превосходить по этому

l1 Показателю (250-290 долл. в 1781 г.) самую богатую страну * Востока — Китай (228 долл. в 1800 г.).

, * Рост уверенности в своих силах привел к изменению отно- ; ;Шения европейцев к Востоку. Еще раньше, после сражения j 1683 г. под Веной, но особенно после двойного захвата Крыма , русской армией в 1736-1737 гг. и продемонстрированной все­му миру неспособности османов помешать этому, в Европе ис­чез комплекс страха перед Востоком и стал зарождаться ком­плекс превосходства над ним.

Последней на этот путь вступила Россия, которая подобно странам Иберийского полуострова, долгое время находилась в Под непосредственным господством восточного государства | (Золотой Орды), а затем — в сложном контакте с его наслед- у Никами. Ордынское правление «оставило много несмываемых следов в русской жизни, которые были очевидны долгое вре­мя после ее освобождения» — считает видный историк Геор­гий Вернадский. Русские князья чеканили монеты с арабс­кой вязью, пользовались тюркской и персидской керамикой, сиро-египетским стеклом, арабским оружием и боевым сна­ряжением. Огромную роль сыграл прилив татарской знати в русскую аристократию. В XVII в. 156 из 915 ее семейств были потомками выходцев из Золотой Орды, что способствовало вос­приятию Русью многого из культуры, нравов и политической практики мусульманских соседей. Знатные беки и мурзы Ка­зани, Астрахани, Крыма, Ногайской Орды и Сибири вместе

со своими близкими людьми, слугами и воинами продолжа­ли пополнять московскую, да и прочую российскую элиту в XVI-XVII вв., вследствие чего произошел, по Г. Вернадско­му, «эффект отложенного действия», благодаря которому «прямое татарское влияние на русскую жизнь скорее возрос­ло, чем уменьшилось, после освобождения Руси».

Московским государством заимствовались у соседей-му­сульман судебная практика, боевая техника, методы ведения войны, а также способы управления, традиционные для тюрк­ского общества (в частности, деление на знать — «белую кость» и простой люд— «черную кость»), почтовая и торго- во-конная служба «ям» (отсюда— «ямщик»), система сбора дани. Были взяты от Орды и ее наследников (или при их по­средничестве) система всеобщей воинской повинности, неко­торые виды вооружения, дипломатический этикет, обычай «бить челом» (т.е. кланяться до земли). Москва усвоила не­которые нравы степных ханов, отдельные должности и по­рядки их дворов. Более чем заметное в ХУ-ХУ1 вв. влияние Казанского ханства на быт и архитектуру Руси позже умень­шилось. Но долго еще оно сказывалось в повседневной жизни и, особенно в политической культуре.

Самым же примечательным явилось то, что мусульмане на присоединявшихся к России в XVI в. и позже землях счита­ли российских государей законными наследниками власти ханов Золотой Орды. Они называли царя «Ак Падишах», т.е. «Белый царь», признавая тем самым преемственность его вла­сти от «Ак Орды» («Белой Орды», как называлась у мусуль­ман Золотая Орда). Москва всячески поддерживала и исполь­зовала эту концепцию, тем более что она вооружала ее в борьбе против претензий наследников Золотой Орды/требовавших от нее дани и покорности. От такого рода претензий ханов Крыма Россия освободилась лишь в XVIII в.

Реформы Петра I повернули Россию лицом к Западу и зас­тавили ее забыть многое из восточного наследия. Однако это наследие продолжало сказываться в социальных особеннос­тях и повседневном быту европеизировавшейся «сверху» им­перии, в специальной терминологии (торговой, военной, фи­нансовой и т.п.), в наличие особых общественных групп («служилых татар» и др.) и особых регулярных «инородчес­ких» формирований в составе русской армии, в институте ка­зачества, восходившего к степным заставам еще «Ордынской

Руси» во главе с ата-теменами («отцами тьмы», т.е. войска в 10 тыс. чел.), от которых и пошли потом атаманы. Но наибо­лее цепки восточные заимствования (не только из Орды, но и из Византии, а также — от кабардинских князей, будто бы подсказавших царю в XVI в. саму идею опричнины) оказа­лись в сфере осуществления царской власти, определив ее | сверхцентрализацию и деспотизм в области политики, эконо- | мики и (учитывая зависимость церкви от престола) идеоло­гии. Это предопределило многое в дальнейшей истории как . России, так и российского Востока.

<< | >>
Источник: Под ред. Родригеса А.М.. Новейшая история стран Азии и Африки. XX век. В 3 ч. М.: Ч.1 - 368с.. 2001

Еще по теме Социальные предпосылки колониализма:

  1. Колониализм и социальные перемены на Востоке
  2. Глава III. Природные предпосылки социальной жизни. Социальное
  3. § 4. Особенности биологии человека как предпосылка социальной жизни
  4. Предыстория и социально-философские предпосылки социологии
  5. Предыстория и социально-философские предпосылки социологии
  6. Социальные условия и теоретические предпосылки возникновения социологии
  7. 8. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ СОЦИОЛОГИИ. СОЦИАЛЬНОЕ ЗНАНИЕ В ЭПОХУ АНТИЧНОСТИ
  8. 13. Каковы социально-экономические предпосылки возникновения городов?
  9. 1. Историческое место колониализма.
  10. Система колониализма.
  11. Система колониализма.
  12. Историческая роль колониализма
  13. Истоки колониализма
  14. Колониализм на Востоке
  15. Система колониализма.
  16. Колониализм на Востоке
  17. Период колониализма на Востоке