<<
>>

4. ВТОРАЯ ДИНАСТИЯ ХАНЬ (25-220)

Став императором и приняв имя Гуан У-ди, новый правитель все той же династии Хань фактически продолжил начатые не­удачливым Ван Маном преобразования, направленные на укреп­ление власти государства и ослабление позиций сильных домов, властной элиты на местах.
Главной своей заботой Гуан У-ди счел необходимость дать всем земледельцам поля и предоставить им возможность прокормить самих себя, уделив казне скромную долю, официально сниженную вначале до 1/30 урожая. Для того, чтобы каждый пахарь получил свое поле, была роздана практи­чески вся земля, оказавшаяся в руках государства после реформ

Ван Мана, включая существенную часть полей тех сильных до­мов, которые сопротивлялись реформам и чьи земли были кон­фискованы. Параллельно с этим чиновники новой династии про­водили энергичные меры по приведению в порядок ирригацион­ной системы страны, изрядно пострадавшей в годы кризиса и восстаний. Были освобождены от рабского состояния преступни­ки-каторжники и большинство частных рабов, которым тоже были предоставлены земельные наделы.

Все эти меры сыграли свою позитивную роль, и за короткий срок вторая династия Хань вывела страну из состояния тяжелого кризиса и обеспечила ей основу для процветания, проявившего себя в различных сферах — в области агротехники (например, распространение грядковой системы и пахоты на волах, приме­нение новой системы земледелия), ирригации, торговли (в том числе по Великому шелковому пути) и, наконец, внешней по­литики (войны с гуннами, освоение далеких южных земель и т.п.). Немалые успехи были достигнуты и в сфере науки и культуры — расцвет математики (трактат «Математика в девяти главах», по­дытоживающий все знания древних китайцев в области опера­ции с числами, в том числе и отрицательными, а также начал геометрии и алгебры), создание едва ли не первого в мире сейс­мографа, достижения в области градостроительства и архитекту­ры, включая умение строить здания в несколько этажей, или та­кое важное нововведение для страны, уважающей письменный текст, как изобретение бумаги.

Словом, серия реформ, умело проведенная в жизнь первым императором второй ханьской династии Гуан У-ди (25—27) и его преемниками, особенно Мин-ди (58—75), дала свои результаты и способствовала стабилизации империи, расцвету ее производ­ства и культуры, успехам как внутренней, так и особенно внеш­ней политики. Достаточно упомянуть об успешных походах зна­менитого китайского полководца и дипломата Бань Чао, кото­рый в 70-х гг. I в. сумел с небольшим отрядом подчинить ханьскому Китаю значительную часть мелких государственных образований, расположенных вдоль туркестанской части Великого шелкового пути (китайцы именовали эти земли термином «Си-юй» — За­падный край), что не только способствовало торговле с зарубеж­ными странами, но и заметно укрепляло позиции империи в ее противостоянии гуннам (сюнну).

Итак, желанная стабильность наконец-то пришла к исстрадав­шейся стране. Наступило время если и не утопических Гармонии и Порядка, то во всяком случае спокойствия и довольства. Однако это продолжалось не слишком долго. Уже на рубеже I—II вв. ситуа­ция в империи начала ухудшаться. Для того, чтобы разобраться в

причинах этого (вспомним, что нечто похожее произошло и с первой ханьской династией после У-ди; аналогичные процессы были характерны также практически для всех последующих ди­настий имперского Китая), необходимо рассмотреть особеннос­ти китайского династийного цикла, проявившие себя весьма на­глядно с первой же имперской династии — Хань.

Циклы, о которых идет речь, обычно начинались и заверша­лись в обстановке тяжелых экономических кризисов, социальных неурядиц и политической дестабилизации, что внешне проявля­лось чаще всего в форме восстаний неимущих и обездоленных. Независимо от того, заканчивался кризис победой восставших либо их поражением — в любом случае приходившая на смену рухнувшей новая династия (даже если это были вторгшиеся с севера иностранцы) начинала свое правление с реформ. Меха­низм цикла, начинавшегося с реформ и завершавшегося очеред­ным кризисом, при всей своей стандартности всегда был в об­щем-то достаточно сложным, ибо свое влияние на него оказыва­ли самые разные факторы, сила и воздействие которых отнюдь не были одинаковыми.

Поэтому каждый цикл имел свои особен­ности и различную продолжительность. Однако их общей чертой являлось взаимодействие ряда экономических, социально-демог­рафических и экологических процессов, равнодействующая ко­торых создавала вполне определенный критический импульс. Обычно все начиналось с нарушений в сфере земледельческого хозяйства и традиционных норм существования общинной де­ревни, которая и оказывалась исходной точкой кризиса.

Как конкретно это выглядело? Мы уже говорили о том, что со времен реформ Шан Яна в царстве Цинь и Ши-хуана в масш­табах всего Китая насаждались административно-социальные кор­порации из искусственно создававшихся пяти- или десятидворок. В период империи в эти корпорации входили как бедные, так и весьма богатые дворы, в том числе так называемые сильные дома, причем каждый в рамках-пятидворок был обязан отвечать за со­седей по принципу круговой поруки. И хотя эта система жестко действовала отнюдь не всегда, о ней всегда вспоминали, когда следовало укрепить позиции власти центра. Практически это оз­начало, что как раз в периоды ослабления этой власти, т.е. в мо­менты кризисов и даже предшествовавшей им обычно стагна­ции общинная деревня оказывалась в состоянии деструкции: каждый отвечал сам за себя, в результате чего бедняк легко ста­новился жертвой богатого соседа.

В период реформ или возникновения новой династии, т.е. в разгар тяжелого кризиса либо после его преодоления, как то было в Хань во времена Лю Бана, Ван Мана или Гуан У-ди, происходил радикальный передел земель. Традиционное китайское государ­ство с глубокой древности и едва ли не до XX в. справедливо счи­тало себя высшим субъектом власти-собственности и централи­зованной редистрибуции, так что ни у одного реформатора ни­когда не возникало и тени сомнения в его праве, даже обязанности умно распорядиться землей, а именно сделать так, чтобы каж­дый пахарь имел свое поле и соответственно платил налоги. Зем­лями наделялись все трудоспособные земледельцы. Более того, чиновники изыскивали любые возможности для увеличения их числа, для чего освобождались зависимые или давались допол­нительные наделы на домочадцев, включая подчас и рабов.

Эти земли в империи традиционно именовались землями минь-тянь (народными), что, впрочем, не должно вводить в заблуждение: имелось в виду не право крестьян свободно распоряжаться свои­ми наделами, но право государства раздавать эти наделы, а в случае нужды и перераспределять их среди общинников.

Наряду с землями минъ-тянъ существовала и категория слу­жебных земель — гуань-тянъ. Они предназначались в качестве воз­награждения для чиновников и знати, которым определенное количество этих земель давалось в виде кормления с правом ис­пользовать налоговые поступления с обрабатывавших эти земли крестьян. Все земли обычно распределялись между земледельца­ми с учетом их расположения, плодородия и вообще наличия в том либо ином уезде, В среднем семья обладала вплоть до позд­него средневековья примерно 100 му. Считалось, что поля были распределены между крестьянами более или менее равномерно и на длительный период времени, и именно в это время обычно функционировали пяти- и десятидворки с круговой порукой. Однако стабильность такого рода существовала, как правило, в рамках династийного цикла не слишком долго, чаще всего — не более чем на протяжении столетия.

Законы рынка, пусть и ограниченного в своих возможностях, действовали неумолимо, а со временем начинали оказывать свое воздействие и иные факторы, прежде всего демографические и экологические. Суть процесса сводилась к тому, что увеличивав­шееся население (его средняя величина для Китая с рубежа но­вой эры вплоть до династии Мин колебалась в пределах 60 млн, но в годы кризиса она обычно уменьшалась в три-четыре раза, а в моменты процветания могла и существенно возрасти) уже в пер­вые десятилетия после реформ поглощало все свободные пахот­ные земли, а это вело к тому, что богатые в деревне всеми правда­ми и неправдами начинали забирать у своих бедных соседей их участки. Формально продавать землю было запрещено, но факти­чески можно было заложить свой участок или просто передать его богатому соседу, оставаясь на своей бывшей земле в качестве арен­датора. Рано или поздно, но сделка обретала законную силу, а казна лишалась налогоплательщика. Что же касается тех, кто при­обретал крестьянские земли, то они обычно имели тесные связи с уездным начальством и либо обладали налоговыми привилегия­ми, либо откупались от повышенных налогов. Это, естественно, вело к тому, что поступления в казну уменьшались.

Аппарат власти, стремясь сохранить объем налоговых поступ­лений, за счет которых он существовал, незаконно увеличивал поборы с тех, кто мог еще что-то дать. Результатом становилось разорение все большего числа земледельцев и углубление кризи­са в сферах экономики (упадок хозяйства, гибель беднейших кре­стьянских дворов), социальных отношений (недовольство крес­тьян, появление разбойничьих шаек, мятежи и восстания) и, наконец, политики (неспособность правящих верхов справиться с кризисом, засилье временщиков, явное ослабление эффектив­ности аппарата власти). На этом династийный цикл обычно и завершался, а страна после кризиса и сопутствовавших ему вос­станий или вражеских нашествий оказывалась в состоянии опус­тошения, но в то же время и своего рода катарсиса, некоего очи­щения, открывавшего дорогу к возрождению. Иногда цикл удли­нялся за счет вовремя и удачно проведенных реформ, которые «спускали пар» и продлевали существование той или иной дина­стии, порой надолго, на век—полтора. Но в конечном счете ситуа­ция повторялась, и очередной кризис сметал династию.

Социально-очищающая функция династийного цикла была очень важна для империи как жизнеспособной структуры, ибо именно она, пусть жестокой ценой страданий миллионов, га­рантировала стабильность системы в целом. Смена же династий всегда убедительно объяснялась ссылками на теорию Мандата Неба, причем реалии вполне согласовывались с буквой и духом этой древней теории: кто как не дурные правители, утратившие свое дэ, были виновны в том, что в стране наступил кризис?! Кому как не им платить за это потерей мандата, который пере­давался Небом в новые руки?

Вплоть до рубежа I—II вв. вторая ханьская империя была на подъеме. Успешно функционировал ее административный аппа­рат, проблема комплектования которого тоже заслуживает серь­езного внимания. Помимо восходящей к глубокой древности прак­тики выдвижения мудрых и способных с мест (за что отвечали все чиновники и чем наиболее активно пользовались выходцы из богатых семей и сильных домов), грамотных администраторов готовили в специальных школах в провинциальных центрах и осо­бенно в столице (школа Тай-сюэ), где выпускники подвергались строгой экзаменовке и делились на разряды. Имела значение, осо­бенно в Хань, и практика протекции, личной рекомендации, за которую поручители несли ответственность. В особой позиции находились представители высшей знати, перед которыми с лег­костью открывались все дороги. Позже некоторое распростране­ние получили такие формы карьеры, как право «тени» (высшие сановники могли способствовать продвижению кого-либо из своих близких родственников) или даже покупка ранга, степени и долж­ности, правда не из числа высших.

Администрация империи, формировавшаяся таким образом, имела несколько уровней. Высший уровень составляли столич­ные сановники, управлявшие палатами (административной, кон­трольной, дворцовой) и министерствами (обрядов, чинов, об­щественных работ, военного, финансового и др.). Эти ведомства имели свои представительства и на среднем уровне провинций и округов. Нижний же уровень власти обычно был представлен лишь одним номенклатурным чиновником, начальником уезда (уез­дов в империи обычно насчитывалось около полутора тысяч), в функции которого входила организация управления с опорой на богатую и влиятельную местную элиту. И хотя чиновники, как правило, назначались не в те места, откуда они были родом (при­чем обычно они перемещались в среднем раз в три года, дабы не прирастали к должности и не увязали в злоупотреблениях), эле­менты коррупции в империи всегда существовали, а в моменты стагнации и кризисов стократ возрастали. Правда, существовали и противостоявшие им контрольные инспектора, наделенные огромными полномочиями. Это всегда служило серьезным про­тивовесом коррупции, не говоря уже о том, что традиционные нормы конфуцианства были непримиримы к их нарушителям, что также во многом ограничивало аппетиты власть имущих, по­буждая их действовать осторожно и соблюдать меру.

Все эти институты, складывавшиеся веками, отрабатывавшие­ся практикой и существовавшие в период Хань в самой началь­ной и несовершенной своей форме, способствовали Тем не менее укреплению администрации империи. Именно благодаря им и ле­жавшему в их основе конфуцианству с его строгими и беском­промиссными принципами, по крайней мере, на первую поло­вину династийного цикла приходились времена стабильности и процветания. Они же в меру своих сил сдерживали деструктивные явления в период второй половины цикла, стагнации и кризиса, причем в рамках каждой династии эти процессы протекали в за­висимости от конкретной ситуации. В период правления второй династий Хань события складывались таким образом, что уже с начала И в., когда заметно усилился и все явственней проявлялся процесс поглощения земель и соответственно укрепления пози­ций все тех же сильных домов, правители империи не только оказались не в состоянии противодействовать кризису, но и от­кровенно отстранились от государственных дел, предоставив ведение их временщикам из числа родственников императриц и находившихся в сговоре с ними влиятельных евнухов, полити­ческий вес и реальная значимость которых постоянно возрастали.

В результате двор империи стал утопать в интригах, евнухи и временщики, организованные в клики, стремились уничтожить друг друга и возвести на престол очередного императора из чис­ла своих ставленников. С этим, естественно, не могла смириться набиравшая политическую мощь, но отдаленная от двора кон­фуцианская бюрократия. Ее представители в столице сетовали на чрезмерные траты двора и стяжательство временщиков и евнухов. В провинции резко возросло недовольство родственниками и став­ленниками придворных евнухов и временщиков, чувствовавши­ми безнаказанность и творившими произвол. В активную полити­ческую борьбу в середине II в. включились учащиеся конфуцианс­ких школ, особенно столичной Тай-сюэ. Во всю мощь развернулось в стране упоминавшееся уже движение «чистой критики», ста­вившее своей целью прославить имена честных и неподкупных, противопоставив их лихоимцам двора. В ответ на это влиятельные евнухи и царедворцы обрушились с жестокими репрессиями на идейных руководителей конфуцианской оппозиции. В 70-х гг. II в. противоборство приняло открытый характер, причем временщи­ки явно одерживали верх над своими противниками.

Пока политическая борьба на верхах империи развивалась и становилась все более острой, кризисные явления в хозяйстве обретали свою завершенную форму. Крестьянские земли перехо­дили в руки сильных домов, количество податных земледельцев сокращалось, и соответственно уменьшался поток налогов в каз­ну. Разоренные общинники пополняли ряды недовольных, по­рядка в стране становилось все меньше. В такой обстановке мно­гие из сельского населения предпочитали отказаться от своих прав на землю и перейти под покровительство тех богатых односель­чан, кто мог себя и их обеспечить надежной защитой в становя­щееся все более тревожным время. В наступавший период стагна­ции и разброда и к тому же на фоне острых столкновений при дворе ситуация в империи становилась нестабильной и неуправ­ляемой. Именно в эти годы и начало набирать силу социальное недовольство народа, принявшее на сей раз форму сектантско- религиозного движения под лозунгами даосизма.

Философская доктрина Лао-цзы и Чжуан-цзы на рубеже нашей эры все более определенно трансформировалась в религиозные по своей сути поиски спасения и благоденствия. Разумеется, дао­сизм как доктрина и в имперском Китае не утратил своей рели­гиозно-философской идеи, сводившейся в конечном счете к слия­нию с Дао, к достижению Дао. Но на массовом народном уровне высокая философия все определенней и очевидней захлестыва­лась религиозно-сектантскими идеями, в основе которых были и естественное стремление каждого к продлению жизни и дости­жению бессмертия (как за счет волшебных эликсиров и талисма­нов, так и в результате тяжелой аскезы, дематериализации орга­низма), и извечные крестьянские идеалы великого равенства в упрощенно организованном социуме, свободном от давления со стороны государства и его бюрократии.

Идеи равенства нашли свое отражение в трактате «Тайпин- цзин», который в свою очередь стал фундаментом даосской сек­ты «Тайпиндао». Глава этой секты Чжан Цзюэ, прославившийся искусством врачевания и, по преданию, спасший множество лю­дей в годы эпидемии, на рубеже 70—80-х гг. II в. неожиданно ока­зался во главе многочисленного и политически активного дви­жения сторонников нового «желтого» неба, которое в 184 г. (на­чало очередного 60-летнего цикла, игравшего в Китае роль века) должно было прийти на смену погрязшему в пороках «синему» небу династии Хань. Покрывавшие свои головы желтыми платка­ми сторонники секты планировали в этот сакральный момент поднять восстание, о чем, естественно, вскоре стало известно всем в Китае.

Народное восстание, а точнее, слухи о подготовке его были как гром среди ясного неба для погрязших в междоусобной борь­бе правящих верхов. Обвиняя и подозревая друг друга в сотруд­ничестве с мятежниками, они в конечном счете почти объеди­нились в борьбе против нового врага. С восстанием «желтых повя­зок», вспыхнувшим, как и предполагалось, в начале 184 г., власти справились достаточно быстро, тем более что подавление его началось еще до того, как наступил роковой момент. И хотя от­ступившие в дальние районы империи отдельные отряды повстан­цев еще достаточно долго продолжали напоминать о себе, глав­ным итогом неудавшегося восстания было то, что оно как бы поставило точку на затянувшемся противоборстве в верхах и зас­тавило наиболее активные и энергичные силы в империи при­бегнуть к тактике открытой борьбы, что практически означало конец династии Хань.

В борьбу на высшем уровне вмешались не только армейские генералы, но и наиболее могущественные из сильных домов на местах. В ходе военных действий был до основания разрушен и сожжен Лоян, а двор переехал в Чанань, древнюю столицу страны.

На передний план в политической борьбе выдвинулись новые лидеры, среди которых наиболее влиятельным стал один из пред­ставителей местной элиты Цао Цао. Он способствовал возвраще­нию императора в Лоян и тем самым стал опорой трона. Вскоре именно Цао Цао, державший императора почти что своим за­ложником, сумел одержать победу над соперниками. При этом он, естественно, умело использовал свое выгодное политичес­кое лицо защитника и спасителя империи и ее символа, импера­тора. Добившись фактического положения диктатора уже на ру­беже II—III вв., Цао Цао достаточно долго управлял агонизиро­вавшей империей. Он откровенно сделал ставку на силу и именно с помощью военной силы и преуспел.

Здесь следует обратить внимание на то, что, делая ставку на силу, умелый политик и весьма образованный интеллектуал из числа конфуцианской элиты Цао Цао искусно заигрывал с уче­ными- ши, используя их авторитет, поддерживал традиции бесед в стиле «чистой критики», привлекал к управлению страной вы­дающихся интеллектуалов империи. Но он отчетливо предвидел грядущий крах династии Хань, более того, сам его готовил. Став высшим должностным лицом и присвоив все мыслимые звания и титулы, Цао Цао приучал свое окружение к тому, что вскоре власть в империи перейдет к новой династии. Перед смертью в 220 г. он недвусмысленно сравнивал себя с великим чжоуским Вэнь-ваном, дав понять, что возлагает на своего сына Цао Пэя задачу завершить начатое им дело и основать эту династию. Именно так Цао Пэй и поступил В 220 г., вскоре после смерти отца, он, захватив ханьский престол, основал династию Вэй. Правда, од­новременно с ним двое других претендентов на императорский трон основали на юго-западе и юго-востоке страны еще два госу­дарства, Шу и У. В результате возник феномен Троецарствия, короткая история которого овеяна ореолом рыцарского роман­тизма. Впоследствии, тысячелетие спустя, она была красочно вос­пета в одноименном романе.

Оценивая четырехвековое правление династии Хань и роль восстания «желтых повязок» в крушении централизованной им­перии, на смену которой пришел четырехвековой период поли­тической раздробленности и практически непрестанных войн, не говоря уже о вторжении кочевников, необходимо отметить глав­ное: созданная Конфуцием и приспособленная усилиями У-ди и Дун Чжуншу к потребностям огромной империи официальная идеология не только выдержала все выпавшие на долю страны нелегкие испытания, но и на деле доказала свою жизнеспособ­ность. Более того, несмотря на выдвижение на первый план во­енной функции и соответственно некоторое принижение роли чиновной бюрократии, несмотря на вторжение кочевников и длительный процесс варваризации северной части страны, на­конец, невзирая на усиление позиций религиозного даосизма и проникавшего в Китай как раз в описываемое время буддизма с его мощным интеллектуальным потенциалом, конфуцианская традиция продолжала оставаться фундаментом китайской циви­лизации. На верхнем уровне империи шли деструктивные про­цессы, в огне войн и варварских нашествий гибли миллионы, но те, кто продолжали жить, в этих условиях оставались не просто китайцами, но и прежде всего конфуцианцами. А ведущей в этом плане силой стала та самая местная элита, тот самый слой обра­зованных ши, которые хранили и развивали традицию.

Конфуцианизация местной элиты в период Хань с последую­щей постоянной концентрацией лучших ее представителей в бю­рократической администрации привела к появлению принципи­ально нового качества, т.е. к превращению древних служивых-ши в ревностных хранителей великих достижений веками самосовер­шенствовавшейся цивилизации. Именно на этой основе выраба­тывался жесткий стереотип, своего рода конфуцианский гено­тип, носителями которого стали аристократы культуры и кото­рый с честью выдержал все испытания безвременья. В конечном счете он, этот генотип, сыграл решающую роль в возрождении великой империи с ее успешно функционировавшей бюрокра­тической администрацией, состав которой сверху донизу комп­лектовался преимущественно за счет конкурсной системы госу­дарственных экзаменов, выдерживали которые лишь немногие и наиболее способные из среды все тех же конфуцианцев- ши.

<< | >>
Источник: Под редакцией А.В. Меликсетова. История Китая. Учебник — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Изд-во МГУ, Изд-во «Высшая школа», — 736 с.. 2002

Еще по теме 4. ВТОРАЯ ДИНАСТИЯ ХАНЬ (25-220):

  1. Вторая династия Хань (25–220)
  2. Реформы Ван Мана и крушение первой династии Хань
  3. Глава IV СОЗДАНИЕ КИТАЙСКОЙ ИМПЕРИИ ДИНАСТИИ ЦИНЬ И ХАНЬ
  4. Утверждение феодальных отношений в Византии (вторая половина IX-конец XI в.) Упадок свободного крестьянства. Политика императоров Македонской династии.
  5. Эпоха Троецарствия (220–280) и империя Цзинь
  6. 5. Борьба Чу и Хань
  7. Статья 220. Имущественные налоговые вычеты
  8. Статья 220. Имущественные налоговые вычеты
  9. Карташова Л.В., Никонова Т.В., Соломанидина Т.О.. Организационное поведение: Учебник. — М.: ИНФРА-М, — 220 с., 2001
  10. Государство Хань.
  11. ИМПЕРИЯ ХАНЬ
  12. 4.Внешняя политика империи Хань во II—I вв. до н. э.
  13. Китай в раннем средневековье: эпоха Хань и кризис империи
  14. 2. Внутренняя политика Восточной Хань в I—II вв.
  15. 5.7. Вторая мировая война. Великая Отечественная война советского народа5.7.1. Вторая мировая война
  16. 5.7. Вторая мировая война. Великая Отечественная война советского народа 5.7.1. Вторая мировая война