<<
>>

2. ИМПЕРИЯ ХАНЬ. У-ДИ И ЕГО ПРЕОБРАЗОВАНИЯ

Китайская империя складывалась как централизованное госу­дарство на протяжении ряда веков. В принципе империя — это высшая ступень процесса политогенеза. Существовать она может лишь на основе централизованного аппарата власти, который в свою очередь должен опираться на силу.
Поэтому нет ничего уди­вительного в том, что китайская империя возникла в легистской форме. Это был своего рода апофеоз циничной силы. Однако од­ной силы для формирования устойчивой империи мало. Нужны институты, которые способствовали бы стабилизации социума и хозяйственному балансу. Тому и другому легисты уделяли мало внимания — и проиграли. На смену им пришла новая династия, приложившая немалые усилия для создания социальной стабиль­ности и экономической устойчивости. То и другое было объек­тивно необходимым для структуры, в привычных рамках кото­рой, базировавшихся на власти-собственности и централизован­ной редистрибуции, возникли противостоявшие тому и другому новые институты рыночно-частнособственнического характера.

Эти институты, как о том уже упоминалось, были вписаны в прежние, но легисты нимало не заботились о том, чтобы создать некий устойчивый баланс между имущими и неимущими, горо­дом и деревней, правящими верхами и обездоленными низами. И именно массы обездоленных — безземельных и батраков, арен­

даторов и наемников, рабов и слуг — сыграли немалую роль в создании той нестабильности, которая проявилась после смерти Ши-хуана и утраты его преемниками главного, что они имели, т.е. грубой силы. Создать подлинно устойчивую империю, кото­рая опиралась бы не только и даже не столько на силу, сколько на умело выстроенную административно-политическую и соци­ально-хозяйственную структуру, обеспечивавшую консерватив­ную стабильность и обществу, и государству, выпало на долю правителей династии Хань.

Империя Хань возникла не сразу после того, как в 207 г. до н.э. династия Цинь прекратила свое существование. Китай на протя­жении нескольких лет был ареной жестокой политической борь­бы между претендентами на пустующий императорский трон. Возглавлявшие враждующие регионы военачальники в энергич­ных схватках сводили счеты друг с другом, создавая на завоеван­ных ими землях все новые и но­вые княжества и царства, назва­ния которых иногда совпадали с прежними, существовавшими на тех же территориях до Цинь, а иногда звучали по-новому. Силь­нейшими среди них, как упоми­налось, оказались вновь создан­ные политические образования домов Сян и Хань. Борьба между ними завершилась в 202 г. до н.э., когда принявший титул импера­тора ханьский Лю Бан (Гао-цзу) фактически овладел властью во всей Поднебесной.

Лю Бан (основатель династии Хань)

Но какая империя досталась Лю Бану?! Страна лежала в руи­нах, ибо отнюдь не все повержен­ные противники согласились на безоговорочную капитуляцию. Многие из них, напротив, продолжали сопротивляться, ведя дело ко все большей разрухе. Однако главное было в том, что сила центростремительных факторов и тенденций, веками вызревав­шая в недрах чжоуского Китая и в немалой степени обеспечив­шая Цинь Ши-хуанди объединение страны в гигантскую импе­рию, не просто иссякла, но и как бы обернулась своей противо­положностью. Наглядный отрицательный опыт недолговечного легистского эксперимента Ши-хуана и последовавший затем раз­вал его империи были той реальностью, с которой столкнулся

одолевший своих соперников и вновь пытавшийся собрать импе­рию воедино Лю Бан. Конечно, долгодействующие факторы и тенденции сыграли при этом свою позитивную роль, ибо они объективно отражали то, что было результатом длительного ис­торического процесса: Китай был готов к объединению и вопрос сводился лишь к тому, кому и как удастся этого добиться.

Но неудача Цинь не просто замедлила позитивный процесс. Она как бы повернула его вспять, резко замедлила его ход, заставила многое создавать заново, причем в самых неблагоприятных для этого условиях всеобщей разрухи и развала.

Здесь важно вспомнить, что легизм Ли Сы, реализованный в империи Цинь, был крайне нетерпимым. Он ставил своей целью вытравить из памяти людей все то, что так или иначе не совпада­ло с его нормами и тем самым было оппозиционно по отноше­нию к ним. Понятно, что при этом вся громадная администра­тивно-чиновничья система создавалась из тех, кто был слепо послушен легистской доктрине и ревностно реализовывал на практике ее нормативы. И это было как раз то наследство, кото­рое получил не очень-то образованный выходец из крестьян Лю Бан, когда он сел на трон и оказался перед необходимостью уп­равлять империей. Как управлять? С кем управлять? На кого и на что опираться? Эти вопросы были для него тем более актуальны­ми, что, судя по данным восьмой главы труда Сыма Цяня, спе­циально посвященной Гао-цзу, едва ли не все немногие годы его правления в качестве императора новой династии Хань прошли в сражениях с мятежниками, то и дело пытавшимися оспорить его победу и статус императора. И хотя Лю Бан в конечном счете одолел всех своих врагов и, по выражению того же Сыма Цяня, «усмирил Поднебесную», повернув государство «на верный путь», ему и тем более стране это далось нелегко.

Разумеется, у Лю Бана были знающие и опытные советники, в том числе и из числа уцелевших конфуцианцев. Однако они мало что могли сделать при жизни императора в условиях посто­янных войн и мятежей, разрухи и развала, не имея достаточного количества помощников-единомышленников, которые были уничтожены еще в Цинь. Кроме того, в институциональном пла­не противопоставить полуразвалившейся, но все же как-то су­ществовавшей легистской административной системе им было практически нечего. Тексты «Чжоули» здесь помочь не могли. По­тому Гао-цзу не очень-то спешил с радикальными реформами, не слишком старался противопоставить свой новый режим обанк­ротившемуся легистскому.

Напротив, он старался опереться на те остатки административной легистской структуры, которые уцелели со времен Цинь, сделав при этом все необходимое для того, чтобы смягчить жесткость легизма Ли Сы и Цинь Ши-хуана.

Уже в 202 г. до н.э. по случаю инаугурации Лю Бан провозгла­сил широкую амнистию, призвав всех беглых и изгнанных вер­нуться домой и получить свои земли и жилища. Он отменил су­ровые наказания времен Цинь и сделал акцент на нижнем звене администрации, на сельских старейшинах — саньлао, в среде ко­торых бытовали древние традиции. Сохранив легистскую систему административных рангов, низшие, восемь из них он распоря­дился по-прежнему присваивать простолюдинам, включая сань­лао. В 199 г. до н.э. было начато строительство дворцового комп­лекса Вэйянгун в новой ханьской столице Чанань. Однако глав­ной слабостью ханьской власти продолжало быть отсутствие надежной централизованной административной системы. Создать ее вместо развалившейся циньской было делом нелегким и тре­бовало много времени. Кроме того, Гао-цзу сознавал необходи­мость вознаградить всех, кто помог ему одержать победу, кто был рядом с ним в суровые годы, кто был в числе его родственников и приближенных. Способ вознаграждения, известный из древне­китайской истории, был один — раздать заслуженным людям ти­тулы, ранги и соответствующие земельные пожалования, по боль­шей части с заметными иммунитетными правами, что превра­щало всех их в могущественных удельных властителей.

Трудно сказать, какой из факторов при этом решении сыграл наибольшую роль, быть может, чашу весов при сомнениях — а сомнений не могло не быть: слишком хорошо было известно, какие опасности таит в себе создание в рамках страны большого количества полунезависимых уделов, — перевесила ссылка на традицию, которой пренебрег в свое время Цинь Ши-хуан, но с которой твердо решил считаться Лю Бан. Во всяком случае, прин­ципиальное решение было принято уже в первые годы его влас­ти, когда в Поднебесной и было создано 143 удела. В среднем это были уделы в 1—2 тыс. дворов, иногда меньшие, но подчас и много большие, вплоть до 10—12 тыс. Каждый из владельцев уде­ла и только он имел титул хоу, передававшийся вместе с уделом по наследству. Ближайшие преемники Лю Бана продолжали в этом смысле его политику, жалуя десятки новых уделов своим близ­ким родственникам и заслуженным помощникам. Со времена многие представители удельной знати настолько укрепились в своих владениях, что наиболее близкие из них по степени род­ства с императором стали именоваться уже титулом ван. Ваны и хоу чувствовали себя в своих уделах прочно и порой затевали мя­тежи против законного правителя Поднебесной.

Впрочем, в масштабах Поднебесной в целом удельная знать и по числу и по количеству подданных занимала не слишком за­метное место. Хотя хлопот с ней было немало, на политику стра­ны в целом она влияла не столь уж сильно. Львиная доля терри­тории и подданных властителя Поднебесной оставалась под вла­стью центра, и потому едва ли не самой важной задачей было создать надежную систему централизованной администрации, на которую могла бы опираться империя. Собственно, это и было главной целью деятельности нескольких ближайших преемников Лю Бана, вплоть до его великого правнука У-ди, который окон­чательно решил, наконец, проблему управления империей. Но до У-ди были еще правители, о которых необходимо сказать хотя бы несколько слов.

Со 195 по 188 г. страной управлял один из сыновей Лю Бана — Хуэй-ди. После него власть перешла в руки вдовы Лю Бана, им­ператрицы Люй, которая окружила себя родней из своего клана Люй. Многие из их числа получили высшие титулы ванов и хоу, наследственные уделы и высокие должности. Императрица Люй скончалась в 180 г. до н.э. от загадочной болезни, которую Сыма Цянь, насколько его можно понять, склонен был считать небес­ной карой за ее преступления. После смерти Люй временщики из ее клана были уничтожены.

В истории и исторической традиции Китая к императрице Люй- хоу отношение сугубо отрицательное. Ее осуждают за жестокость по отношению к соперницам, за убийства государственных дея­телей, низложение законных наследников, возвышение родствен­ников из клана Люй и многое другое. Конечно, внимательно про­читав посвященную ей девятую главу труда Сыма Цяня, можно согласиться с тем, что она была властной, жестокой и честолю­бивой правительницей. Но заключительные строки той же главы говорят: «...правительница Гао-хоу осуществляла управление... не выходя из дворцовых покоев. Поднебесная была спокойна. Нака­зания всякого рода применялись редко, преступников было мало. Народ усердно занимался хлебопашеством, одежды и пищи было вдоволь».

Это значит, что придворные интриги и кровавые разборки вокруг трона не слишком-то сказывались на положении дел в стране. Даже напротив, реформы Лю Бана, включая снижение налогов с землевладельцев, проведение ирригационных работ, обложение тяжелыми налогами богатых торговцев и заботу о под­держании статуса рядовых чиновников, постепенно давали по­зитивные результаты. Смягченные легистские методы управления и поощрение конфуцианских традиций приводили к пополне­нию администрации за счет активных конфуцианцев. Знатоки конфуцианства сумели по памяти восстановить тексты уничто­женных Цинь Ши-хуаном книг, и в первую очередь всего конфу­цианского канона, обросшего теперь многочисленными ком­ментариями. И то обстоятельство, что ни Хуэй-ди, ни Люй-хоу, погруженные в дворцовые развлечения и интриги, не очень-то вмешивались в дела управления Поднебесной, как бы перепору­чив их представителям традиционной культуры, заместившим собой скомпрометированных легистских сановников, пошло (вку­пе со своевременными и разумными реформами Лю Бана) на пользу Поднебесной. Это стало особенно очевидным, когда на престол сел один из сыновей Лю Бана Вэнь-ди.

За 23 года своего правления (179—157 гг. до н.э.) Вэнь-ди мно­го сделал для возрождения конфуцианских традиций и процве­тания ханьского Китая. Он начал с того, что объявил всеобщую амнистию, щедро наградил очередными рангами чуть ли не всех их обладателей, отметил особенными наградами и пожалования­ми тех, кто сыграл главную роль в искоренении клана Люй и наведении порядка в стране. Вэнь-ди отказался от жестокой прак­тики наказания за преступления родственников преступника. При этом он ссылался на конфуцианский тезис о том, что чиновни­ки обязаны воспитывать народ, а не наносить ему вред неспра­ведливыми законами. По случаю назначения наследником своего сына и возведения в ранг императрицы его матери Вэнь-ди сно­ва щедро наградил многих и особенно выделил неимущих, вдов и сирот, бедных и одиноких, а также стариков старше восьмиде­сяти, которым были пожалованы шелка, рис и мясо. Награды были даны и ветеранам, приближенным Лю Бана.

В день солнечного затмения в 178 г. до н.э. Вэнь-ди выступил с покаянным обращением к народу, скорбя о своем несовершен­стве и предлагая по древнему обычаю выдвигать мудрых и дос­тойных, готовых послужить на благо народа. В том же году он лично провел борозду на храмовом поле и объявил о праве каж­дого выступать с критическими замечаниями в адрес самого вы­сокого начальства. В 177 г. до н.э. Вэнь-ди заключил с то и дело беспокоившими Поднебесную северными соседями сюнну дс вор о братстве. Он разрешил части сюнну расположиться в райо­не Ордоса, т.е. на землях Поднебесной к югу от стены, где из­древле обитали кочевники и заниматься земледелием было де­лом рискованным.

Вэнь-ди был щедр на милости, он прощал восстававших про­тив него мятежных аристократов, выступал за смягчение наказа­ний, особенно телесных, отменил в 166 г. до н.э. земельный на­лог, одновременно усилив пошлины и подати с городского на­селения, торговцев и ремесленников (налог был восстановлен после его смерти в 156 г. до н.э.). Император заботился о своевре­менном приношении жертв, о процветании народа, об умирот­ворении сюнну. В неурожайный 159 год до н.э. он сильно сокра­тил престижные расходы двора, открыл казенные амбары для выдач голодающим и разрешил продавать ранги, а также облада­ющим рангами бедным крестьянам уступать их более зажиточ­ным соседям. Дело дошло до того, что в конце жизни Вэнь-ди потребовал от своих домашних одеваться в простую одежду, не носить дорогих украшений и завещал после его смерти не слиш­ком тратиться на дорогостоящие траурные обряды.

Вэнь-ди умер в 157 г. до н.э. Впоследствии он был очень высо­ко оценен потомками, восхвалявшими его добродетели. Стоит заметить, что достоинства Вэнь-ди хорошо вписывались в тради­ционные представления о мудром и добродетельном правителе, и именно он был первым из ханьских императоров, которого можно считать образцовым с точки зрения конфуцианства. Это означает, что примерно за треть века ханьский Китай сильно переменился. Скомпрометированный жестокими годами тяжелых экспериментов легизм ушел в прошлое, оставив в качестве

Территория империи Хань до завоевательных походов У-ди

наследства централизованную бюрократическую систему и нема­лое количество связанных с ней институтов. Усилиями конфуци­анцев это наследство было серьезно трансформировано и к эпо­хе Вэнь-ди достаточно легко вписывалось в те воспетые схемами Чжоули патерналистские традиции, которые стали явственно выходить на передний план.

Годы правления сына Вэнь-ди и внука Лю Бана императора Цзин-ди (156-141 гг. до н.э.) были отмечены амнистиями, де­монстрировавшими милосердие к падшим. Цзин-ди умиротворял сюнну, гасил мятежи удельных князей, занимался упорядочени­ем администрации, а в своем посмертном эдикте всех пожаловал очередным административным рангом. Важно заметить, что в годы его правления началось планомерное наступление на права удель­ных князей, земли которых урезались, что подчас служило пово­дом для мятежей.

Преемником Цзин-ди был его сын и правнук Лю Бана У-ди (140—87 гг. до н.э.). Именно за годы его правления, которое было одним из наиболее долгих и плодотворных в истории Китая, кон­фуцианство не только окончательно вышло на передний план и стало основой образа жизни китайцев, но и оказалось фундамен­том всей зрелой китайской цивилизации. С этого времени, с цар­ствования ханьского У-ди, почти полуторатысячелетний период древнекитайской истории — исто­рии урбанистических государствен­ных образований и складывания ци- вилизационных основ — завершает свой путь и передает эстафетную па­лочку истории развитой и сложив­шейся конфуцианской империи.

Ханьский Китай времен У-ди — это период расцвета еще недавно, чуть более полувека назад воссоздан­ной из руин империи. Земледелие в стране процветало, причем налоги были сравнительно низкими, обыч­но не более 1/15 части урожая. Прав­да, они дополнялись подушной по­датью, а также различного рода от­работками и повинностями, но в целом все это было обычно и потому терпимо. Резко увеличилось население страны, достигшее в I в. до н.э. 60 млн человек. Освое­ние новых земель дало толчок развитию агротехники, включая пахоту с применением тяглового скота (впрочем, оставшуюся до­стоянием лишь немногих), а также грядковую систему обработки

земли вручную (именно при этом способе обработки крестьяне в подавляющем своем большинстве получали хорошие урожаи со своих полей). Тщательно поддерживались старые и по мере необ­ходимости создавались новые ирригационные системы. В порядке были дороги, а вдоль дорог поднимались новые города, число которых с начала имперского периода истории Китая непрерыв­но увеличивалось.

У-ди немало заимствовал из легистского опыта, переняв и развив те его стороны, которые оказались жизнеспособными и даже необходимыми для управления империей. Он восстановил учрежденную еще во времена Цинь Ши-хуана государственную монополию на соль, железо, отливку монет и изготовление вина, причем механизмом реализации этой монополии, весьма выгод­ным для казны, была система откупов. Богатые торговцы и ре­месленники из числа зажиточных городских и особенно столичных жителей выплачивали в казну огромные деньги за право зани­маться солеварением, металлургическим промыслом, винокуре­нием или изготовлением монет и за получение дохода от всех этих производств. В городах существовали и казенные предприя­тия, где работали (чаще всего в порядке отработок, т.е. трудовой повинности) лучшие ремесленники страны. Они изготавливали самые изысканные изделия для престижного потребления вер­хов, а также оружие и снаряжение для армии и многое другое. Все это способствовало развитию хозяйства и увеличению числа частных собственников. Отношение к частным собственникам и особенно к богатым торговцам в ханьском Китае не отличалось от чжоуских времен, хотя и не было столь бескомпромиссным, как в шанъяновском легизме. Богатые торговцы жестко контро­лировались властью, возможности реализации их богатств были законодательно ограничены, хотя им разрешалось тратить день­ги на покупку социально престижного ранга либо определенной — не слишком высокой — должности.

У-ди многое взял от административной системы легизма. Стра­на была разделена на области во главе с ответственными перед центром губернаторами. Важную роль, как и в Цинь, играла сис­тема повседневного контроля в лице облеченных высочайшими полномочиями цензоров-прокуроров. Преступники подвергались суровым наказаниям, нередко их, а то и членов их семей обра­щали в рабов-каторжников, использовавшихся на тяжелых рабо­тах, в основном строительных и горнодобывающих. В целях уси­ления централизации власти в 121 г. до н.э. был издан указ, фак­тически ликвидировавший систему уделов — каждому владельцу удела законодательно предписывалось делить свое владение меж­ду всеми его многочисленными наследниками, что призвано было окончательно ликвидировать влиятельную прослойку наследствен­ной знати, временами порождавшую мятежи и общую нестабиль­ность в империи.

Будучи сильным и умным политиком, У-ди уделял огромное внимание внешнеполитическим проблемам, главной из которых были все те же сюнну, активизировавшиеся на северных грани­цах. В поисках союзников в борьбе с ними еще в 138 г. до н.э. на северо-запад был послан Чжан Цянь, который вначале попал в плен к сюнну на долгие десять лет, но затем сумел бежать и вы­полнить возложенное на него поручение. Разведав территорию и изучив народы, обитавшие к западу от сюнну, Чжан Цянь после долгих лет странствий возвратился домой и составил для импе­ратора подробный отчет о своем путешествии. Отчет этот, будучи включен в качестве особой главы в сводный труд Сыма Цяня, дошел до наших дней и весьма помогает специалистам, изучаю­щим историю бесписьменных народов, живших к северу от Ки­тая в ханьское время.

У-ди был удовлетворен полученными от Чжан Цяня сведени­ями. И хотя главной цели — создания коалиции против сюнну — экспедиция не достигла, она дала много материала для оценки политической ситуации на северо-западных границах ханьского Китая. Получив сведения о великолепных даваньских (ферганс­ких) лошадях, У-ди послал военные экспедиции в Ферганскую долину. Кроме лошадей, которые были в результате этого при­везены в императорские конюшни, походы на Давань позволи­ли открыть регулярные торговые связи с народами, обитавши­ми на территории современного Восточного Туркестана. Эти связи, обязанные своим происхождением в конечном счете Чжан Цяню, впоследствии получили наименование торговли по Шел­ковому пути, ибо из Китая на запад по вновь открытым торго­вым путям везли преимущественно высоко ценимый там шелк, доходивший транзитом до Рима. Великий шелковый путь с тех пор функционировал веками, хотя и нерегулярно, связывая со странами Запада оторванный от других развитых цивилизаций Китай. У-ди также направлял успешные военные экспедиции на восток, где им была подчинена часть корейских земель, и на юг, в район Вьетнама, где была аннексирована китайцами часть вьетнамских земель.

Успешная внешняя политика У-ди способствовала не столько развитию торговых связей с дальними странами (им в Китае придавали мало значения), сколько расширению территории империи, укреплению ее границ. И во внешней, и тем более во внутренней политике император преследовал цель упрочить фундамент императорской власти и возродить ту славу о великой

-5247 и процветающей Поднебесной, которая была едва ли не важней­шим элементом высокочтимой китайской традиции. Неудивитель­но поэтому, что сам У-ди потратил немало усилий для того, чтобы не просто возродить влияние конфуцианства в империи (этот про­цесс давно и успешно шел после крушения Цинь и без его уси­лий), но воссоздать новое, имперское, или, как его иногда на­зывают, ханьское, конфуцианство. Принципиальное отличие им­перского конфуцианства было не столько в доктрине, которая осталась практически неизменной, сколько в новом подходе к заново сложившимся реалиям, в новом отношении к изменив­шемуся со времен Конфуция миру. Или, иначе говоря, в боль­шей его терпимости к иным доктринам, тем более повержен­ным, не выдержавшим испытание историей. И дело здесь не только в синтезе как идее, которая давно уже, веками пробивала себе дорогу. Гораздо важнее был тот самый принцип практической пользы, прагматического восприятия мира, который сложился в Китае во многом под влиянием все того же конфуцианства.

У-ди хотел, чтобы новая официальная имперская идеология впитала в себя все то полезное, что помогло стране и ему лично, всей династии Хань наладить управление империей и опираться при этом на народ, воспитанный на идеалах и традиции, но в то же время уважающий силу и подчиняющийся власти. В первую очередь это означало сближение доханьского конфуцианства с легизмом, точнее, с теми элементами легизма, которые вполне могли сосуществовать с конфуцианством и даже подкрепить его порой основанные на благих пожеланиях постулаты. Ведь и кон­фуцианцы, и легисты считали, что управлять Поднебесной долж­ны государь с его министрами и чиновниками, что народ дол­жен уважать власть и подчиняться ее представителям и что все это в конечном счете способствует благу и процветанию, миру и счастью подданных. Стоит вспомнить, что примерно таким язы­ком говорил и Цинь Ши-хуан в его стелах. Разница же между доктринами и особенно их реализацией была в том, какими ме­тодами следует достигать поставленных целей. Конфуцианцы де­лали упор на самосознание и самоусовершенствование людей, на воспитание в них гуманности, добродетели, чувства долга и уважения к старшим. Легисты — на запугивание, подчинение и суровые наказания за неповиновение. В этой ситуации умелое со­четание конфуцианского пряника с легистским кнутом могло дать и реально дало весьма позитивные результаты. Но это было еще далеко не все.

У-ди собрал около себя около ста выдающихся ученых- боши (боши — почетное ученое звание, своего рода профессора), которым время от времени, как о том повествуется в 56-й главе династийной истории Хань-шу, задавал важные для него вопро­сы о том, как следует управлять империей, по каким критериям подбирать помощников и чиновников, как интерпретировать древнюю мудрость применительно к задачам сегодняшнего дня и т.п. Насколько явствует из текста главы, наиболее; умные и точ­ные ответы на поставленные вопросы давал старший современ­ник У-ди, выдающийся конфуцианец ханьского времени Дун Чжун-шу.

Дун Чжун-шу был не просто великолепным знатоком и рев­ностным адептом учения Конфуция, на изречения которого он постоянно ссылался и чью хронику «Чуньцю» сделал основой собственного сочинения «Чуньцю фаньлу». Исторической заслу­гой этого выдающегося мыслителя было то, что он сумел вплес­ти в ткань конфуцианства возникшие и вошедшие в обиход, об­ретшие популярность и признание новые неконфуцианские идеи, будь то связанные с именем Цзоу Яна концепции об инь—ян и у-син, некоторые идеи Мо-цзы (например, о небесных знамени­ях) или даосов с их категорией ци и иными элементами космо­гонии в древнеиндийском стиле, т.е. с немалой Долей мистики. Именно в этой внешне весьма эклектической идейно-философс­ко-религиозной доктрине и нашел свое завершение тот синтез, о котором уже не раз упоминалось.

Заслуживает внимания то обстоятельство, что этот синтез был ненавязчив, он лишь вплетался узорами в конфуцианскую ткань; что конфуцианство было основой учения Дуна, которое и легло затем в фундамент государственной официальной идеологии ки­тайской империи и получило название ханьского конфуцианства. Интересно заметить, что именно у Дуна впервые прозвучала идея о том, что сам Конфуций обладал всеми достоинствами для того, чтобы Небо в свое время обратило на него внимание и вручило ему Великий Мандат на управление Поднебесной. Хотя этого, как известно, не случилось, о чем в свое время скорбел и сам Конфуций, такого рода допущение лишь возвеличивало велико­го мудреца в глазах поколений.

Нельзя сказать, что после нововведений Дун Чжун-шу в ки­тайской империи больше не было споров, затрагивающих прио­ритет конфуцианства. Они проявили себя, например, в ходе ожив­ленной дискуссии по поводу государственных монополий, состо­явшейся в 81 г. до н.э. при преемнике У-ди императоре Чжао-ди и зафиксированной чуть позже Хуань Куанем в трактате «Янь те лунь» (Спор о соли и железе). Борьба вокруг того, оставить мо­нополии или упразднить, вылилась в открытый спор между теми, кто склонялся в пользу легистских методов управления (государ­ственные монополии), и конфуцианцами, считавшими, что не сила государства, а добродетели государя должны привлекать лю­дей. Здесь важна даже не дискуссия сама по себе (хотя она и весь­ма, интересна, ибо уделила много внимания аргументации сто­рон), сколько то, что в конечном счете спор между представите­лями разных подходов к управлению империей внес свой весомый вклад в создание той самой гигантской иерархической системы централизованной бюрократической администрации, которая в ее идеальной форме была предложена конфуцианцами еще в трактате «Чжоули». Разумеется, теперь схема «Чжоули», обога­щенная заимствованными у легистов хорошо разработанными институтами управления, перестала быть идеальной конструк­цией, а, напротив, обрела плоть и кровь, превратилась в реаль­ность. Собственно с обретением этой реальности имперский Ки­тай и стал тем государством, которым он продолжал быть, с незначительными идейными и институциональными изменени­ями, вплоть до XX в.

Таким образом, древнекитайский период становления основ цивилизации и государственности, создания зрелого и достаточно совершенного в основных своих параметрах аппарата админист­рации централизованного государства пришел к своему логичес­кому завершению. В ханьском Китае времен У-ди конфуцианско- легистский аппарат власти с его вышколенными чиновниками, тщательно отбиравшимися перед назначением на должность из числа хорошо зарекомендовавших себя знатоков официальной конфуцианской доктрины, стал итогом длительного процесса синтеза идей и эволюции политических и социальных институ­тов. Необходимый элемент принуждения в рамках имперской ад­министрации гармонично сочетался с традиционным патерна­лизмом, а веками воспитывавшаяся социальная дисциплина ори­ентированных на почтение к старшим подданных подкреплялась конфуцианским духом соперничества и самоусовершенствования, который в условиях имперского Китая всегда был двигателем, позволявшим огромной административной машине не застоять­ся, не заржаветь. И хотя после У-ди ханьский Китай вступил в полосу затяжного кризиса (вообще последующая история страны развивалась циклами, от расцвета и стабильности к кризису и упадку, а затем к очередному расцвету), заложенных традицией, преимущественно конфуцианством, потенций вполне хватило для того, чтобы китайская цивилизация и государственность сохра­нили свою жизнеспособность.

<< | >>
Источник: Под редакцией А.В. Меликсетова. История Китая. Учебник — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Изд-во МГУ, Изд-во «Высшая школа», — 736 с.. 2002

Еще по теме 2. ИМПЕРИЯ ХАНЬ. У-ДИ И ЕГО ПРЕОБРАЗОВАНИЯ:

  1. ИМПЕРИЯ ХАНЬ
  2. 4.Внешняя политика империи Хань во II—I вв. до н. э.
  3. Китай в раннем средневековье: эпоха Хань и кризис империи
  4. Глава 39. ИМПЕРИЯ ХАНЬ В III В. ДО Н. Э. — I В. Н. Э.
  5. 6. Восстание «желтых повязок» и падение империи Хань
  6. Формирование основ китайской конфуцианской империи при Хань
  7. Глава IV СОЗДАНИЕ КИТАЙСКОЙ ИМПЕРИИ ДИНАСТИИ ЦИНЬ И ХАНЬ
  8. Глава 8 Китай в раннем средневековье: эпоха Хань и кризис империи
  9. 1. Складывание Российской империи. Преобразования Петра I
  10. 5. Борьба Чу и Хань
  11. Государство Хань.
  12. 4. ВТОРАЯ ДИНАСТИЯ ХАНЬ (25-220)
  13. Вторая династия Хань (25–220)
  14. 2. Внутренняя политика Восточной Хань в I—II вв.
  15. Реформы Ван Мана и крушение первой династии Хань
  16. Цель государства всегда одна и та же — ограничить человека, приручить его, подчинить его, поработить его.Макс Штирнер.
  17. 1. У ИСТОКОВ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ
  18. 25. Преобразование хозяйственных товариществ и обществ (корпораций)
  19. 4.4. ПРЕОБРАЗОВАНИЕ ДАННЫХ
  20. 3.5.4. Преобразование акционерного общества