<<
>>

2. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ГОСУДАРСТВА ШАН (ИНЬ)

Древнейшие письменные источники донесли до нас наимено­вание Инь, относившееся к одному из крупных племенных кол­лективов, который возник во II тысячелетии до ii. э. в бассейне' среднего и нижнего течения Хуанхэ.
Усложнившаяся жизнь инь- ского союза племен привела к появлению зачатков письменности, первоначально использовавшейся для целей культа. Эта письмен­ность была примитивного, в основном пиктографического харак­тера, но тем не менее в ней уже можно увидеть прообраз иерог­лифической письменности, легшей в основу и современной китай­ской иероглифики.

Подъем производительных сил был вызвап главным образом переходом к использованию металла, но вместе с тем усовершен­ствованием в области ограпизации трудового процесса: разграни­чением общественных функций и выделением организаторов про­изводства в виде института военных вождей, жречества (деятель­ность которого на том уровне развития была непосредственно

связана с хозяйственной жизнью) и общинного совета старейшин. Апогеем общественных сдвигов явилось возникновение рабства.

При экологической специфике Северного Китая, в условиях лесистых плоскогорий и холмистых склонов, земледелие было возможно лишь по речным поймам, вдоль рек — там, где мест­ность позволяла дренировать излишки осадков. Во второй поло­вине II тысячелетия до н. э. в Северном Китае — от Ганьсу до Шаньдуна и от Хэбзя до Хунани и Цзянси — по берегам рек по­являются, как показывают археологические раскопки последних десятилетий, поселения раннегородского типа — носители бронзо­вой индустрии. Эти «городские очаги» представляют собой комп­лексы родственно-соседских общин (или переходных к ним от родственно-родовых), объединяемых но экономическому признаку вокруг обнесенных стенами «городов». «Ранпегородские» поселе­ния эпохи Инь были открыты прежде всего в области Хэнань, по найдены та к же в других областях (в Шаньдуне, Шаньси, Ху- бэе, Шэпьси).

Наиболее многочисленны они в пределах централь­ной равнины (в Хэиянн и на юге Хэбэя, вплоть до р. Хуай и Шаньдуна). Граница их распространения па юге доходит до средней Янцзы, где в районе южнее озер Дуптип (Хунань) и Понн (Цзянси) найдены два «города» того же типа, что и в Хзнани. Особый интерес представляют недавние раскопки обне­сенного мощной стеной поселения с «дворцовым» комплексом под г. Хуанни (Хубэй), датируемого II тысячелетием до н. э. Такие «города» (размером примерно до 6 кв. км) строились по опреде­ленному плану, с монументальными зданиями дворцово-храмового типа, с ремесленными кварталами, бронаолитейпыми мастерскими. Различие в погребальном инвентаре свидетельствует о возника­ющем в это время имущественном неравенстве. Массовые умерщв­ления и жертвоирипошения рабов из военнопленных составляют характерную особенность этих обществ.

В масштабе небольших областей, охватывающих одну или_ несколько территориальных общин (городов), складывались пер­вичные очаги зарождения цивилизации. Это объединение сопод­чиненных общин диктовалось как хозяйственными нуждами (на­пример, необходимостью коллективных усилий для борьбы с наводнениями), так и военными (наступление периода жесточай­ших войн свидетельствует о возросшем богатстве общин). Иму­щественное расслоение привело к тому, что семья «взрывала» род,~и на место родственпо-родовых отношений приходили род- ственно-семейпые. На первый план в этих переходных городских обществах под внешней оболочкой борьбы родов за престиж вы­ступали имущественные и возникающие классовые антагонизмы. Такие протогородские территориальные общины становились по­лем образования раннеклассовых обществ.

В конце II тысячелетия до н. э. во главе довольно крупного этнически однородного объединения, конгломерата городских об­ществ, встало наиболее сильное из них — ШанскоеТТЗгб предво­дитель обладал чрезвычайными военными полномочиями и назы­

вался ваном (термин ван стал в дальнейшем титулом царя, кото­рый также исполнял функции верховного жреца).

409

Об общине и городе Шан мы узнаем из древнейших на терри­тории Китая письменных памятников, обнаруженных при раскоп­ках около деревни Сяотунь, в районе Аньяна (в Хэнани), и из других материалов раскопок. Основными источниками по данно­му периоду являются надписи. Но так как они написаны очень архаическим письмом, которое до сих пор читается ненадежно, и по содержанию представляют ритуально-магические тексты, то для характеристики социального строя из них можно извлечь очень немногое. Данные эти спорные, что приводит к большим разногласиям среди историков в оценке характера шанского общества

Рассматриваемые здесь первые письменные памятники дати­руются XIII—XI вв. до п. э,[115], тем же временем, к которому отно­сится и вскрытое в районе Аньяна большое протогородскоо посе­ление с остатками бедных землянок, подобных неолитическим жилищам, и фундаментами больших строений с бронзовыми осно­ваниями колонн. В пределах поселения обнаружены литейные мастерские и печи. Вблизи него были найдены могилы, различа­ющиеся но инвентарю погребений — от простых, лишенных ору* жия и бронзовой утвари, до огромных подземных усыпальниц[116]напоминающих усеченные пирамиды, обращенные вверх основа­нием, с широкими подъездными дорогами, спускающимися посе­редине каждой из сторон этих подземных сооружений к погре­бальной камере, заполненной драгоценной утварыо, оружием, украшениями, нефритом и золотом. В этих могилах (которых очень немного) найдены сотни скелетов умерщвленных людей, а рядом — целые поля погребений обезглавленных рабов со свя­занными за спиной руками и ямы с их отрубленными головами, исчисляющимися тысячами; здесь же захоронены колесницы с лошадьми и возничими. Помимо нескольких больших могил, рас­копанных под Аиьяном, найдены две подобные усыпальницы шанского времени около г. Иду (п-ов Шапьдун) — с десятками погребенных вместе людей и захоронениями лошадей и колесниц, с именными бронзовыми секирами — регалиями правитольской власти, принадлежавшими, видимо, главе местного «нома».

Там же обнаружена и могила среднего размера с несколькими умерщв­ленными рабами. Обращает на себя внимание одна из средних могил, рядом с городом шанского времени под Хуаипи (область Хубэй), где возле захоропешш покойника в двойном деревянном

резном гробу находилось свыше 60 предметов, в том числе броп- аовое оружие и сосуды, и здесь же — три скелета сопогребенных людей.

Как было показано в предшествующих лекциях, человеческие жертвоприношения были не редкостью на ранней стадии древне­го общества. Все же по громадным масштабам таких жертвопри­ношений шанское общество на первый взгляд кажется выходя­щим из ряда типологически ему подобных. Но различие состоит только в том, что ближневосточные военачальники просто убива­ли пленных сразу после сражепия, а шанские ненадолго оставля­ли их в живых и превращали обычную для ранней древности резпю в религиозный ритуал. Причина, однако, в обоих случаях была одна и та же: неспособность господствующего класса использовать большие массы пленных в производстве при все еще прнмптивпых средствах вооруженного насилия.

Важнейшим цептром шанского общества, видимо, был Аньян, а самая интересная находка здесь — это архив оракула, или так называемый Ипьский оракул, гдо обпаружепо более 100 тыс. надписей па лопаточных костях животных и панцирях черепах, из которых 41 тыс. опубликована. Эти кости и панцири служили для гадания. На них выдалбливали углубления, а затем подвер­гали обжигу, и по образовавшимся трещинам жрец — как прави­ло, сам ван — определял тот или ипой ответ божества па задан­ный вопрос: об успехах предстоящей войны или охоты, о сель­скохозяйственных работах и дожде, о градостроительстве и чело­веческих жертвоприношепиях богам и духам предков вапа и т. п. Например, падписей о массовых жертвоприношениях людей к настоящему времени обнаружено около 2 тыс. На кости или че­репашьем панцире около «священной» трещины выцарапывалось содержапие вопроса и ответа-предсказапия, ставилась дата гада­ния, иногда потом делалась запись о том, сбылось ли предсказа­ние. Так из записей для практических пужд, т. е. из сводов пред­знаменований и подборок дат, постепенно выросли первые исто­рические хроники.

Надписи эти составлены рисуночным письмом, в котором изображения подвергались довольно сильной схематизации, и это позволяет думать, что ему предшествовало письмо более раннее.

И действительно, на шанской бропзе есть знаки-рисунки, от­ражающие более примитивпую форму письма. В соответствии с характером древпекитайского языка, в котором грамматические отношения выражались пе префиксами и суффиксами, а почти исключительно порядком расположения основ, древнекитайское ПИСЬМО СОСТОИТ СПЛОШЬ ИЗ идеографических 8НЭКОВ в прямом или переносном употреблении: чисто фонетические (слоговые) знаки здесь не выработались [117].

Образование и сохранение этой очень сложной системы пись­менности объясняется особенностями китайского языка: одно­сложные слова не расчленялись на морфологические элементы из отдельных фонем, поэтому китайская письменность не пошла по пути создания буквенных (алфавитных) обозначений. Чисто слоговая письменность не позволила бы различать на письме многочисленные омофоны китайского языка (в устной речи для этого использовались музыкальные тоны). Китайский письмен­ный знак должен был соответствовать только одному однослож­ному слову.

Исследование сяотуньских гадательных надписей затрудняется тем, что фонетические реконструкции древнекитайского языка пе идут далее середины I тысячелетия до н. э., да и они вызыва­ют сомнения. Полагают, что в оракульпых надписях отсутствуют знаки, записывающие конкретное звучание языка. Знаки гада­тельных надписей были папоминательными (мнемоническими) и понятийными (идеографическими), т. е. передавали понятия независимо от звучания соответствующего слова.

При всей разобщенности политических помовых цептров (вхо­дивших в военно-культовый союз, который не был объединенным государством) письменность в «обществе гадательных костей» была тем не менее, по-видимому, для всех одна. Скорее всего ее распространял культовый иньский союз (рудимент стадиально предшествующего типа объединений), хотя, возможпо, изобретена она была не только и пе обязательно именно шанцами, выделив­шимися в свое время из ипьского племенного союза как наибо­лее устойчивая его часть. Изучение знаков-рисунков па яншао- ской и лупшапьской керамике наводит некоторых исследователей на мысль об иных гипотетических очагах зарождения протоиеро- глифической письменности. Недавние же находки на керамике и литейпых формах из Учэна (в районе оз. Поян в Цзянси) де­сятков графических знаков, отличных от сяотупьскнх и более древних, чем они, дают возможность предполагать, что их созда­телями могли являться южные племена, обитавшие в бассейпо среднего течения Янцзы. У ученых есть предположения и о возможности существования в период Ипь у каких-то этнических общностей бассейна Хуанхэ (возможно, чжоусцев) зачатков и еще какой-то письменности.

411

Апьяпские гадательные надписи, как ужо сказано, трудны для понимания. Идеограммы гадательных надписей недостаточно однозначны, далеко не все они расшифрованы. Одни и то же зна­ки имели разное значение в зависимости от контекста. Не всегда зпаки удается свести к позднейшим иероглифам, терминология гаданий содержит много непонятных нам, условных, в том числе магических, обозначений; сложно отождествить, например, упоми­наемые в надписях «страны света», надежно перевести соцналь-

пые и политические термины и т. п. Учитывая все это, не при­ходится удивляться расхождениям в толковании учеными гада­тельных текстов из Сяотуня и различию исторических реконст­рукций описываемого периода.

И все же из гадательных надписей апьянского архива уда­лось получить некоторую сумму сведений. Так, стало известно, что главным лицом — военным вождем, верховным жрецом и организатором производства «общества гадательных костей» — являлся правитель «города Шан», носивший титул вана. От его имепи нередко задаются вопросы гадателям, он же, Kai? правило, толкует ответы божества. Вопросы надписей касаются многих «городов» (и) и общинных объединений (фан). Среди них выде­ляются птанские поселения: «город (или города) Шан» (Шан и), «главный (или великий) город Шан» (да и Шан), «центральный Шап» (чжун Шан), пакопец, просто «Шап» как топоним и этпо- ним. Это может свидетельствовать о том, что местоположение оракула, т. е. древний «город» конца П тысячелетия до п. э., в пределах которого он был обнаружен, по был пи резиденцией вана области Шап, ни политическим центром того объединения, во главе которого стоял шанский вап как главный военный пред­водитель. Что касается самого культового оракульного центра, являвшегося межобщиппым и межплеменным, то он явно не на­зывался «Шан». Судя по свидетельству литературных памятни­ков, он скорее всего именовался «Инь». Если с этим согласиться, то можно было бы понять тог парадоксальный и до сих пор не объясненный факт, что постоянно упоминаемый позднейшими источниками топоним и этноним Инь, давший название древней­шему периоду истории Китая («Иньский Китай»), ни с одним из знаков аиьяпских надписей пе отождествляется, хотя среди них обнаружены условпые имена почти всех так называемых «инь- ских правителей» из дошедшего до нас в версии позднейшего историка Сыма Цяпя царского списка династий Ипь[118]. Что жо касается названия «Шан», то оно встречается как па гадательных костях из Аньяпа, так и в нарративных памятниках в качестве наименования политического объединения и его политического центра, а также как этнонпм и топоним, отождествляясь с «ди­настией Ипь» и являясь как бы ее вторым равноценным наимено­ванием. Полагая, что оракульный центр в Апьяпе пазывался Ипь, мы находим достаточно логическое объяснение отсутствию знака Инь в текстах оракула: естественно, что обращающиеся к ораку­лу пе вопрошали о нем самом. Могло иметь место и табуирование названия оракула. Возможно, что Ипь было также самоназванием племени или союза племен в бассейне Хуанхэ.

Шанское общество находилось на грани медно-каменного и бронзового веков. Прочная оседлость отличает шанские поселения описываемой эпохи (т. е. периода «гадательных костей»: XIV— XI вв. до н. э.) от всех предшествующих. В так называемом Инь- ском Китае произошло второе крупное общественное разделение труда (на земледельцев и специализированных ремесленников). Земледельческие орудия труда все еще оставались неолитически­ми. Основная часть вопросов к оракулу касается видов на уро­жай, что указывает на большое значение земледелия для «обще­ства гадательных костей», включавшего в себя не только шан­цев (надписи донесли до нас десятки этпонимов, в том числе и чжоу — будущих завоевателей шанцев). Как и луншапьцы, шан­цы возделывали сорго (гаолян), ячмень, различные виды пшени­цы, просо, пайзу, вид конопли со съедобными зернами. Главны­ми сельскохозяйственными культурами были просо, пшеница, чумиза и гаоляп. Нет пол пой ясности, был ли известен шанцам рис, по если и был, то только суходольный, ибо ирригация еще не существовала и урожай целиком зависел от дождя, о че.м имеются прямые свидетельства гадательных надписей. Кроме не­больших дренажных канав, известных еще по раскопкам ранпе- иньского городища под Чжэнчжоу (Хэнапь), никаких следов искусственного орошения археологические раскопки, как и надпи­си, не выявляют ни у шанцев, ни у других «городов-общин» II племен, располагавшихся во второй половине II тысячелетия до н. э. в поясе плодородных долин бассейна Хуанхэ. Основной принцип практиковавшихся гидротехнических мероприятий за­ключался в регулировании стока рек с помощью водоотводных протоков. При раскопках под Аньяном была обнаружена система меридиональных каналов 40—70 см шириной, около 120 см глу­биной при максимальной длине 60 м. Кроме злаков были извест­ны различные садово-огородные культуры, выращивались туто­вые деревья для разведения шелкопряда. Наряду с холстом изго­товлялись шелковые ткани. Этим занимались только женщины. Разделение труда между женщинами и мужчинами было очень четким.

Скотоводство играло немалую роль в жизни «общества гада­тельных костей». Разведение быков, овец и упряжных коней для колесниц стало важным занятием. Единовременные жертвопри­ношения крупного рогатого скота достигали сотен голов (300— 400). На гадательных костях употреблялись специальные знаки для обозначения жертвоприношения «ста быков», «ста свиней», «десятка свиней», «десятка баранов», «десятка белых свиней». Распри из-за пастбищ были одной из причин войн шанцев с со­седями.

О важном значении не только скотоводства, но и охоты гово­рит преобладание животных орнаментальных мотивов и сюжет­ных композиций^на шанской бронзе — ритуальных сосудах и ору­жии; Поражает реалистичность изображения шанцами зверей, о которой можно судить по бронзовым сосудам в форме тигра,

слона, носорога, буйвола, совы и т. п. Флора и фаупа бассейпа Хуанхэ отличались в те времена исключительным богатством и разнообразием. Здесь росли ива, вяз, дикая слива и груша, каш­тан, кедровая сосна и кипарис. Низкорослые леса и болота Север­ного Китая изобиловали птицей, рыбой, крупной и мелкой дичью. В районе Аньяна найдены кости оленя, тигра, медведя, барса, но­сорога, буйвола, пантер, антилоп, слонов, кабанов, тапиров, обезь­ян, лис, волков, барсуков и зайцев. Надписи говорят о больших облавных охотах, причем забитые олени и кабаны считались па «десятки». Единовременная добыча оленей, например, могла превышать 300 особей. Во время одпой из обычных охот бы­ли добыты «164 волка, 40 оленей и 1 тигр». Охоты носили коллективный характер, в них участвовало все взрослое на­селение.

Существовали довольно крупные ремесленпые мастерские мед- пиков, косторезов, каменотесов, керамические, деревообрабатыва­ющие и др. Их археологи обнаружили как в районе Апьяна, так и в других раппегородских поселениях шапской эпохи, в частно­сти под г. Лояном, г. Чжэнчжоу (Хэпапь) и г, Ципцзяпом (Цзян- си). Получило развитие монументальное строительство, и в част­ности градостроительство; последнее было одной из важных функ­ций вана, который должен был соответственно располагать доста­точно большими материальными и людскими ресурсами. Но самым главным ремесленным производством было бронзолитейпое. Из бронзы изготовляли всю ритуальную утварь, предметы воору­жения, детали колесниц и отчасти орудия труда. Археологи нашли квартал шапских металлургов с остатками их жилищ и кладбищем, где литейный инвентарь составлял характерную осо­бенность погребений. О подлинпом профессионализме ремесленни­ков и высоком искусстве изготовления сплавов бронзы свиде­тельствуют находки разнообразных по форме и сложных по тех­нике литья (с применением разнообразных форм и литья по вос­ковым моделям) ритуальных сосудов, отдельные экземпляры которых достигали веса более 875 кг. Видимо, первоначально шанцы были хранителями секретов литейного искусства и моно­полистами бронзолитейного дела в Иньском Китае. Ритуальная утварь, вероятно, изготовлялась для дома вана и храмов. Из надписей известно о существовании специальной категории вап- гунов (ремесленников вана), а также гунчэней, дичэией (храмо­вых ремеслепнпков). Другие ремесленники — вогуны, гуны, догу- иы,— возможно, работали па общину.

Знак Шан передает понятие «торговля, торговать»; вероятно даже, что это не первоначальное его значение, а производное: от изображения каких-то изделий шанцев, скорее всего бронзо­вых. Быть может, такое развитие значения иероглифа указывав! на особые функции шанцев как посредников в межобщинном и межплеменном обмене; эти функции могли способствовать их возвышению среди других раннегородских обществ бассейна сред­него и нижнего течения Хуанхэ.

Однако торговля была развита еще слабо и носила меновый характер, но все же существовало общераспространенное сред­ство платежа — раковины каури. Хождение имели как естествен­ные раковины, так и их бронзовые имитации.

Основной формой межобщинного обмена на ближние расстоя­ния была не торговля, а захват — самый примитивный, хищниче­ский способ международных связей. Война стала нормой жизни шанского общества. Оракульные тексты говорят о постоянных грабительских военных походах, главной целью которых было не присвоение территорий, как позже, а тотальный захват добы­чи — скота, зерна и особенно пленных для массового жертвопри­ношения богам и предкам — до пятисот человек одновременно. Жертвоприношение духам предков ванов, духу Земли и сверхъ­естественным силам природы[119] составляло основу культа обита­телей шапских городов и представлялось им одним из главных жизненно важных занятий. «Гадали: принести ли в жертву у алтаря Земли (ту шэ) людей из племени цян?» — подобных надписей немало на гадательных костях.

«Город Шан» возглавлял военный союз, объединявший ряд других рапнегородских обществ, видимо обязанных ему военной помощью. С этих обществ он время от времени взыскивал дань (форма своего рода международного принудительного обмена), а в случае неподчинения шел на них походом; но бывало, что такие города сами нападали па шанцев. Центральное место, кото­рое шанцы занимали в этом союзе, получило выражение в осо­бом их наименовании—Чжун Шан (Центральный Шан). Гада­тельные надписи отражают концепцию вселенной, ориентирован­ной по четырем сторонам света с Чжун Шан как центром миро­здания.

Союз городов Шан был окружен враждебными племенами, с которыми он вел постоянные войны ради захвата пленных. Агрессивность шанцев вызывала ответные действия племен, по­стоянно угрожавших шанским городам. Сначала особепно напря­женными и частыми были войны с тибето-бпрманским племенем цянов на западе. Большой тревогой проникнуты вопросы к ора­кулу: «Дойдет ли враг до великого города Шан?» Борьба с сосед­ними племенами достигла крайнего напряжения в конце XII в. до н. э., когда особенно сильным стал напор племен на юго-восто­ке, где, как выше упоминалось, тоже находились города-общины «шанского» типа. Это не значит, что они входили в некую «шан­скую» империю: скорее всего это были самостоятельные города- государства, хотя они и могли периодически зависеть от Шан и платить ему дань. Здесь, в бассейне р. Хуай, обитали племена жэньфап, по-видимому воинственные и многочисленные. Затяж­ные войны с жэпьфанами и другими враждебными племенами и городами ослабили шанцев и стали в конечном счете одной ив причин их гибели, которая, однако, пришла с противоположной стороны — в XI в. до п. э. шанцы были наголову разбиты уже давно угрожавшими им и вторгшимися с запада чжоусцами.

Основу хозяйственной жизни шанцев составляли болынесемей- ные общины, группировавшиеся между собой не обязательно по родовому, но скорее уже по территориальному признаку. Созда­ется и ванское хозяйство, выросшее из общинно-родовых хозяйств и еще тесно связанное с общиной; оно обслуживалось, видимо, по очереди всем населением. В нем, однако, могли быть и по­стоянные работники — храмово-правительский персонал, состояв­ший, по всей вероятности, в значительной мере из нешанцев по происхождению. В этом отношении интереспа категория сан (в переводе «утраченные», «беглецы»), которыми распоряжались вап и доляшостные лица я (храмовые пачальники). Это были, видимо, лица ira соседних общин, искавшие убеяшща у храма и вапа[120]. Среди них могли быть и младшие родичи из состава обедневших общинных коллективов.

Чем сильнее зависимость от неуправляемых сил природы, тем важнее представляется древним людям необходимость воздей­ствовать па нее, тем сильпее в обществе ритуальное начало. В бассейне Хуанхэ пепериодичность дождей, от которых в основ­ном зависело земледелие, носившее богарный характер, а также страшные разливы Хуанхэ[121], видимо, определили усиление жре­ческих функций вождя. Запасы правнтельско-храмового хозяйства были важным страховым, обменным, семенным и жертвенным фондом шапской общины, спасавшим население во время бед­ствий и неурожаев. Обряды рассматривались как важпейшее средство обеспечения благополучия обтцины.

В ритуальных пиршествах, сопровождавших жертвоприноше­ния, во время которых происходило заклание 300—400 быков сразу, участвовало все взрослое население, исчислявшееся тыся­чами человек. Ван как верховный жрец выступал в качестве осповного подателя мяспой пищи, что косвенно, но зато весьма материальпо подкрепляло его престиж и авторитет. Здесь обряд жертвоприношений предстает и как коллективная форма потреб­ления продуктов питания при коллективной форме труда: при­несенные в жертву животные были в определенные периоды единственным источником мясной пищи для широких кругов населения, принимавшего участие в жертвенных ритуалах. Пора­зительно, что чуть ли по все жизпеппые блага шанцев (домаш­ние животные, бронзовая утварь и оружие, колесницы и драго­ценные раковины каури, золото и нефрит, сельскохозяйственная продукция, крупная и мелкая дичь, пленники войны) столь безоглядно растрачивались при жертвоприношениях богам и предкам, а также при похоронах правителей и наиболее высоко­поставленных лиц. Раскопки под Аньяном, под Хуанпи (Хубэй), Сюйчжоу (Цзянсу), а также в Иду (Шаньдун), где обнаружены две огромные могилы со множеством захороненных человеческих жертв, являются ярким тому свидетельством. Можно полагать, что в условиях усилившегося обогащения отдельных родов и знатных семей это массовое уничтожение не только считалось нрипосящим им славу, но и приводило к сглаживанию крайних полюсов возникающего и прогрессирующего имущественного не­равенства. И это «справедливое перераспределение богатств» то­же приписывалось мироустроительной функции вапа.

Полевые работы в правительско-храмовом хозяйстве возглав­лялись ваном. Производственная функция вождя-жреца (пред­шественника царя) отражена в образе мифического предка и ге­роя древнекитайских мифов — Шэпьпуна, изображающегося ис­полняющим земледельческие обряды. Участие в них общинников рассматривалось не как повинностная служба населепия, а как общественно полезная работа, даже как часть ритуально-магиче­ского обряда, обеспечивающего плодородие на всех полях стра­ны. Работы иа полях вапа производились по велепию оракула и в сроки, назначаемые оракулом. Помимо призывавшихся на работу общинников — чжунов, чжунжэней — в хозяйстве вана, видимо, работал и постоянный нерсопал — чэнь, которых многие считают рабами. Все они были заняты сельскохозяйственными работами под руководством вана или лично подвлаегпых вапу до­веренных лиц — сяочэней, я и др. Работы на полях вапа выполня­лись, по-видимому, казенными орудиями, о чем могут свидетель­ствовать находки складов каменных серпов п других земледель­ческих орудий труда под Аньяном, рядом с храмом предков вапа, где, вероятно, и находились храмовые поля.

Среди ученых ведутся споры о социальном зпачепии терми­нов для групп людей, занимавшихся полевыми работами под главепством вапа. Одни считают чжунжэпей рабами, другие — свободными. Вероятпо, одпако, что знак «чжуп» по был одно­значным, что часто он выступал по как социальный термин, а как обозначение всего мужского населепия опроделеппой воз­растной группы, своего рода «производственников» общества (в отличие от «допропзводственнпков» и «послепропзводствеппи- ков»). Вместе с тем несомненно, что чжупи имелп отпошепие не только к хозяйству вапа, а чэни, сяочэни, дочэни и др. были связаны только с вапом. Среди чэней, видимо, были лица раз­ных статусов: н подневольные работники типа рабов, и долж­ностные лица (сяочэни), которые при известных обстоятельствах бывали поставлены над общинниками (чжупамп) как их началь­ники (например, на период выполнения ими полевых работ па дом вана), и личная стража — дружина вана (дочэпи). Чэни отличались от общинников-чжупов как стоящие впе общинного сектора, навсегда связанные с ваном и лично ему подвластные. К тому же чэни скорее всего были нешанцы по происхождению.

Чжуны же выступали в двояком качестве: они имели отношение и к коллективному хозяйству своей общины, и к хозяйству ваш».

Пахота производилась одновременно сотнями и тысячами лю­дей. «Три тысячи людей привлечь ли к полевым работам?» — чи­таем вопрос к оракулу. Обработка земли осуществлялась, как правило, деревянными орудиями: бороздильной палкой, сажаль­ным колом, двузубой мотыгой, в лучшем случае деревянной со­хой-плугом с использованием тягловой людской силы (оу-гэн Работа эта была очень трудоемкой, требовала много людей. Су­ществовал даже особый термин для понятия «единение общих сил». Известно гадание о «великом повелении вапа чжунжэням», предписывающем «совместно» заниматься полевыми работами.

Иных терминов, кроме чжун, которые могли бы быть отожде­ствлены с общинниками, на гадательных костях не найдено, а между тем эта социальная категория, безусловно, имела пер­востепенное значение в шанском обществе. Несомпенна тесная связь вапа с общнпой, несомненна ведущая роль общииы в хо­зяйственной жизпи шапского общества, песомпспно и коллектив­ное участие тысяч общинников в войнах и больших охотах во главе с ваном, Военпая добыча достигала тысяч нленпых (по од­ной из надписей, было захвачено 1656 человек), охотничья, как уже упоминалось,— сотен крупных животных.

Оружие шанцев составляли разного вида луки, секира-кин­жал, копье, топор, шлем, щит, панцирь. Важный род войск (ви­димо, дружину вана) представляли воины па колесницах с кон­ной упряжкой — легких четырех- или двухколесных повозках (18, 26 или 22 спицы в колесе) с дышлом, с квадратным или прямо­угольным кузовом при ширине колесного хода в 3 м. Колеснипа была рассчитана на трех человек: посередине впереди стоял возница, слева — лучник, справа — копьеносец.

Первой обязанностью вана было предводительство на воине и на охоте. Войны усиливали власть вана и других военачаль­ников, в руках которых скапливались большие богатства. Но внутри родственно-соседской общины с коллективным распреде­лением богатеют и беднеют не индивидуумы, но болынесемейные общины. У шанцев выделились богатые и знатные роды, где внутри поколения, а затем по генеалогическому родству наследо­вались высшие должности, прежде всего должность вана; были роды, наследовавшие жреческие обязанности. В основе неравен­ства социального лежало имущественное неравенство. Рабство уже появилось и играло важную роль. Обнарун{ены пе только большие «царские», но и другие могилы, где вместе с господином погребено несколько его рабов — свидетельство зарождения част­ной собственности на рабов.

Анализ надписей дает возможность предполагать, что власть вана была ограничена советом. Воспоминание о зависимости власти шанского вана от общинного самоуправления — народно­го собрания и совета старейшин — сохранила эпическая тради­ция, зафиксированная в «Шу цзин» — древнейшем своде истори­ческих преданий. Утверждение же выборных военных предводи­телей и глав совета старейшин (хоу, бо) нешанскнх общин — фанов, находившихся в сфере гегемонии Шан,— совершалось с санкции шанского вана. Земля находилась в общей собственно­сти отдельных территориальных общин: когда речь идет об уро­жае, надписи всегда употребляют только обобщающие этнонимы или прозвища, даваемые по месту происхождения (этниконы). Однако внутри этих общин должны были существовать как вла­дельцы средств производства отдельные болынссемейпые кол­лективы.

Власть вана еще не осознавалась как оторванная от парода и стоящая над общиной. Несмотря на выделение военной и жре­ческой зпатп, ван олицетворял единство коллектива п выступал как ставленник общин, представляющие! перед богами общие интересы, ходатайствующий через своих умерших предков, со­причисленных к богам, за общину и обеспечивающий хозяй­ственное благополучие страны в качестве вождя-жреца, ответ­ственного за плодородие природы.

Нет данных, показывавших бы, что земельные территориаль­ные захваты были целью военных походов. Видимо, члены посте­пенно складывавшегося управленческого аппарата в правитель- ско-храмовом секторе за свою службу пи паделов, ни рабов но получали и своего хозяйства не вели, а содержались за счет натуральных выдач. Это делает понятными постоянные вопросы вана к оракулу по форме: «Община (такая-то) соберет ли уро­жай в достаточном количестве?» Видимо, с этих подвластных вану общин шанцы получали дань продуктами сельского хозяй­ства.

Особого термина для обозначения социальной категории высо­копоставленных лиц не было, но среди приближенных вана та­ковыми становились его доверенные лица из числа я, ли, бу, гии, инь, а среди общинников — главы общинных коллективов, упо­минавшиеся выше хоу и бо. В ознаменование победы над враж­дебно]! общиной вап нередко приносил ее вождей в жертву своим предкам. Так были принесепы в жертву по велению оракула «три общинных вождя — старейшины (бо) цянов».

Пленных мужчин шанцы, как правило, убивали; за ними специально охотились с целью использования в жертвоприноше­ниях. Знак фа означал одновременно и «военный поход», и «че­ловеческое жертвоприношение» и состоял из изображения топо­ра-секиры, отсекающей голову человека. В частности, этот знак употреблен в надписи на одном из черепков; она плохо сохра­нилась, но все же четко видна фраза: «Предку И принести в жертву (фа) [захваченного]... вождя-старейшину (бо) жэнь- фанов».

Захваченных в походах женщин порабощали и оставляли в хозяйстве. Опи отнюдь не считались слабым полом в нашем по­нимании. В ряде важных видов производственной деятельно­сти — мотыжном земледелии, гончарном деле, ткачестве, шелко­водстве, виноделии и пивоварении (важнейших статьях ритуала жертвоприпошения) — они были основной рабочей силой. Не на последнем месте были женщины и в загонной охоте, и на войне, приемы которой мало отличались от охотничьих. Это объясняет сохранение почетного положения женщины в шапском обществе. Судя по тому, что в одной из больших могил в районе Аньяна женщина захоронена вместе с большим бронзовым копьем, жен­щины бывали и военными вождями, и предводителями на охоте. О том же свидетельствуют гадательные надписи; одна из них сообщает о восначальпице, - возглавляющей трннадцатитысячноо войско.

Массовые захоронения и жертвоприпошения пленных, копеч- по, указывают па то, что их труд как рабский по находил еще большого применения в хозяйстве. Однако есть данные об ис­пользовании пленных цяпов в охоте п скотоводстве. Военноплен­ные, видимо, все же спорадически использовались на тяжелых единовременных работах (вероятно, при сооружении огромных гробниц, ликвидации последствий наводнений, строительстве го­родов). Известно, что пленных не всегда сразу же приносили в жертву. В этпх случаях их могли предварительно использовать па трудоемких работах. Есть данные, намекающие на примене­ние пленных в весенних земледельческих работах. Можно пола­гать, что опи участвовали в коллективных обрядах плодородия и лишь затем умерщвлялись в соответствии с ритуалом. Среди надписей, относящихся к этому обряду, есть, например, такая: «Ван повелел многим цяпам совершить обряд плодородия на полях».

О коллективном обряде, совершаемом регулярно по истече­нии определенного календарного цикла, может быть обряде типа «священного брака», свидетельствуют надписи из архива особо­го оракула, где гадателями являлись женщины и где не найдено надписей, связанных с ваном. В них получил отражение обряд плодородия, связанный с магией вызывания дождя. Этот обряд включал массовые человеческие жертвоприпошения Прароди­тельнице Гэн («Седьмой»).

В надписях нередко упоминаются жепы ванов, видимо являв­шиеся верховпыми жрицами. Судя по надписям, у них было свое земледельческое хозяйство и даже, как мы видели, свои вооруженные силы. Верховными жрицами могли быть матери, сестры вана, жены братьев матери вана. Жертвоприношение женским предкам рода вана — видимо, как верховным прави- уельницам-жрицам — совершалось независимо от жертв их мужь­ям. Об этом свидетельствуют надписи на гадательных костях. По мнению некоторых исследователей, в надписях встречается и титул великой жрицы-вождя. В этом отношении представляют интерес раскопки под Аньяном одной из самых богатых боль­ших могил, принадлежавшей (как на то указывают именные знаки на открытых в этом захоронении священных сосудах) «Державной праматери Восьмой», «Госпоже Хао». В могило обнаружено до полутора тысяч изделий из бронзы, нефрита, слоновой кости, в том числе множество фигурок людей, судя по их одежде и внешнему виду, различного социального положения и этнической принадлежности; в ней же захоронено и 16 умерщв­ленных мужчин, женщин и детей. Огромное число (до 200!) ритуальных сосудов, среди них два громадных квадратных пар- пых чана весом по 117,5 кг каждый, с именной надписью, брон­зовые зеркала (древнейшие из найденных на территории Ки­тая), различные музыкальные инструменты культового назначе­ния как бы указывают на жреческие функции погребенной высокой особы. Множество разнообразного оружия, найденного в той же могиле, по-видимому, говорит о военных обязанностях покойной «праматери», а 6000 каури — о колоссальном богатство «правительницы». Небезынтересно, что и упомянутый выше са­мый большой из найденных под Аньяном бронзовых ритуальных котлов весом 875 кг также снабжен надписью, свидетельству­ющей о его принадлежности высокой особе — «Праматери Пя­той», возможно также верховной правительнице-жрице. Ряд уче­ных полагает, что и «Праматерь Пятая» и «Праматерь Восьмая» были женами ииьских ванов.

В «обществе гадательных костей» присутствуют значитель­ные элементы древних родовых представлений. Развит культ богини плодородия, Великих и Высоких Прародительниц; им приносят обильные человеческие жертвы, для чего во главе с хнанским ваном специально снаряжаются военные экспедиции (чаще всего против племени цянов). Должпость вана наследова­лась не от отца к сыну, но от одного брата к другому или от дяди к племяннику, причем правило генеалогического старшин­ства внутри поколения, как нам представляется, еще не устано­вилось прочно. Обычны записи о жертвоприношении «многим отцам» и «многим матерям» вана. Об архаичности шаиского общества свидетельствуют употребляемые в надписях термины родства, связанные с брачно-возрастпьтмн классами, а также с нерасчленонностыо терминов родства внутри поколения и с обя­зательным кросскузенным браком двух экзогамных дуально-род­ственных групп. Лишь постепенно должность вана стала пере­даваться в пределах поколения, а именно от старшего брата к младшему. Только при двух последних шапских ваиах появилось наследование этой должности от отца к сыну, что говорит о тор­жестве отцовско-правового принципа.

Отождествление власти с магической силой рода обусловило особенности религиозных представлений шапцев. Божества в шанской религии воспринимались как перешедшие в иной мир люди, которые занимали свое место в клановой генеалогии и нуждались, как люди этого мира, в питании и заботе со стороны живущих. Культ предков, и прежде всего царских предков, был средоточием всей общественной жизни в шанском государстве. Шанский ван был одновременно первосвященником. Только он, «единственный (или первый) человек», как он себя называл, мог обращаться к божественным покровителям шанцев и лично от­правлял необходимые для этого ритуалы. Наиболее тесные сно­шения он поддерживал с близкими предками, называемыми в гадательных надписях по именам; им он приносил наиболее обильные жертвы. Пирамиду царского клана увенчивал перво- предок и верховное божество Шанди. Обряды принесепня жертв Шапди были относительно редки и не отличались пышностью, из чего можно заключить, что шапский царь считал возможным воздействовать па верховпое божество главным образом через посредничество нижних ступеней божественной иерархии 1в. Есть упоминания о пяти помощниках Шапди, соответствовавших, ве­роятно, четырем сторонам света и его центру. Фигурируют » гадательных надписях и различные локальные божества, духи рек, гор и т. д. Многие из пих были божествами подвластных племен. Вместе с покойными правителями обожествлялись их жены.

У каждой общинной округи, входившей в культовый союз «общества гадательных костей», было свое основное божество — фаиди, обладавшее даром порождать плодородие и, видимо, счи­тавшееся покровителем и предком данной группы паселепия.

В шанской религии можно различить немало черт «классиче­ского» шаманизма, характерного для мпогих народов, по особен­но распространенного в северной части Азии и Америки. Шама­ны и шаманки играли важную роль в царских ритуалах, при­зывая божества. Они также занимались изгнанием печисти. Шанской культуре свойственны многие атрибуты шаманистских веровапий: барабаны, четырехглазые маски, рога, являвшиеся символами власти (души мертвых в древнем Китае также изо­бражались рогатыми). Посредником между миром мертвых и ми­ром живых могла выступать птица (в частпости, ласточка). Ди­настический миф Шан вел происхождение шанцев от некоей «темной птицы».

Религия Шап — продукт весьма стройного миросозерцания. Если рассматривать архаическую мифологию и ритуал как стрем­ление внести порядок в бытие и укротить неподвластную чело­веку реальность, то надо признать, что в шанской культуре эта цель достигалась средствами именно структурного упорядочива­ния мира по образцу впутриклановых отношений — упорядочива­ния, ставившего во главу угла не личностное начало, а порядок, приписываемый обществу и природе, положение и функцию ве­щей в системе их связей. Примечательно, что шанское искусство характеризуется высокой степенью знаковой условности, господ­ством симметрии и другими формами геометрической стилизации образов. Противоречие между все более усиливавшейся формали­зацией религиозной обрядности н экстатическим характером ша- манистских обрядов со временем вызвало кризис шаиской идео­логии.

Необходимо сказать несколько слов о внешних связях шан­ского общества. Следует напомнить, что первичные очаги обра­зования классового общества в Китае ие только более чем на 3500 км удалены от территории ближайшей более древней циви­лизации — индской, но и отгорожены от нее, как н от других районов Азии, величайшими в мире пустынями и почти непро­ходимыми горными массивами. Не подлежит сомнению, что Ки­тай, столь трудно досягаемый для древних цивилизаций Запад­ной Азии, в то время еще не испытывал никакого влияния дру­гих классовых обществ, а развивался вполне самостоятельно по общим историческим законам. Самостоятельное в основном раз­витие шанского ремесла доказывается несомненной преемствен­ностью местных культур, начиная с неолитических, а также высокими технологическими достижениями лушнаньской кера­мической культуры, носители которой достигли умения доводить температуру керамического обжига до точек плавления меди и бронзы.

Это по значит, конечно, что общество древнего Китая разви­валось в полной изоляции: существовали весьма далеко идущие и разветвленные торговые связи с другими народами. Как и дру­гие общества, оно не могло существовать без международного обмена.

Среднее течение Хуапхэ находится на перекрестке дорог, ведших па север и па северо-запад — к монгольским степям и оазисам Центральной Азии и на юг —к долине Янцзы. Этот регион и в эпоху Шап был прежде всего связан с Южным Ки­таем и странами Юго-Восточной Азии. Гигантские черепахи до­ставлялись от племен долины Янцзы. Раковины каури, исполь­зовавшиеся как примитивные «деньги», могли привозиться из Бирмы. С юга же поступало олово[122] в виде слитков для бронзо­вого литья. Влияния шли и из оазисов Центральной Азии. Для отдельных форм шанской керамики известны параллели в Джем- дет-насре и Мохенджо-Даро. Аньянские нефриты, видимо, заве- ^ зоны из Центральной Азии. Некоторые зооморфные орнаменты

напоминают месопотамские: сплетенные хвостами змеи, противо­стоящие друг другу тигры и другие звери. Археологические дан­ные указывают на поступление, очевидно через посредничество степных племен, товаров из Синьцзяна (Восточный Туркестан) и из Сибири. Кем осуществлялась торговля, неясно, по ею, не­сомненно, во многом объясняется примитивное богатство «город­ского» общества Шан.

<< | >>
Источник: Под ред. И. М. Дьяконова, В. Д. Нероновой, И. С. Свенцицкой. История древнего мира. Изд. 3-е, исправленное и дополненное. М.: Наука: Главная ре­дакция восточпой литературы издательства, (Кн. 1.) Ранняя древность. Отв. ред. И. М. Дья­конов.— 470 с. 1989

Еще по теме 2. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ГОСУДАРСТВА ШАН (ИНЬ):

  1. Общество Шан‑Инь и чжоусцы
  2. Династия Шан‑Инь и проблема Ся
  3. Глава 36. РАЗЛОЖЕНИЕ ПЕРВОБЫТНООБЩИННОГО СТРОЯ И ДРЕВНЕЙШИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ В КИТАЕ. ШАН-ИНЬ И ЧЖОУ
  4. Государства Шан и Чжоу.
  5. 4. Общество и государство в эпоху Инь
  6. 3. Возникновение государственности у славян. Образование древнерусского государства. Теории происхождения древнерусского государства
  7. 5. Возникновение государства Чжоу
  8. § 1. Возникновение идей правового государства
  9. Дорийское вторжение и возникновение Спартанского государства
  10. § 4. Причины возникновения государства
  11. 4.6. Возникновение ранних государств