Глава I. ОБЪЯСНЕНИЕ И ПОНИМАНИЕ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО СЦИЕНТИЗМА
Век наш таков, что он гордится машина-
ми, умеющими думать, и побаивается лю-
дей, которые пытаются проявить ту же
способность.
Г.Джонс
Вопрос о политическом познании - о возможности политической
науки адекватно описывать политические процессы и, самое главное,
прогнозировать их - сегодня стоит необычайно остро.
Наше обществобуквально страдает от неграмотности политиков, действующих методом
проб и ошибок и тем самым повышающих сверх всякой меры социаль-
ные издержки проводимых реформ. Надо отметить, что в переходные
исторические эпохи познание социальной реальности становится осо-
бенно проблематичным, так как скорость реальных изменений, как пра-
вило, превышает наши способности рациональной оценки и предвиде-
ния.
В связи с этим возникает множество теоретико-методологических
вопросов, некоторые из которых нам предстоит рассмотреть. К их чис-
лу относится вопрос о возможностях и пределах научного обеспечения
политики.
Для XX в. характерны завышенные ожидания, адресованные обще-
ством науке. Предельным случаем здесь выступает сциентизм - осо-
бый вид рационалистической утопии, предполагающий, во-первых, пре-
вращение всех видов общественной практики в научно обеспеченную,
рационально спланированную деятельность и, во-вторых, последова-
тельное вытеснение наукой всех до- и вненаучных форм ориентации
человека в мире. Обыденный опыт, интуиция и здравый смысл должны
полностью уступить место теоретически обоснованному поведению.
Применительно к политике это означает, что субъект политического
действия (актор) принимает решения исключительно рационально: на
основе достоверной и исчерпывающей по объему информации, касаю-
щейся как предпосылок этого решения, так и его последствий.
Первое возражение, которое в связи с этим уместно привести, каса-
ется фактора времени. Всякий политический субъект действует в усло-
виях дефицитного времени - его подталкивают к решениям его избира-
тели, конкуренты, а также логика самого политического процесса, в
который он погружен. Между тем всякий объект познания, и социаль-
ный в особенности, в принципе отличается бесконечной сложностью.
Поэтому процесс сбора и обработки "исчерпывающей информации" о
таких объектах также является бесконечным. Решения же необходимо
принимать быстро, а в переходные эпохи, когда "процесс пошел", —
даже в условиях цейтнота. Следовательно, практически всякое полити-
ческое решение принимается в условиях риска — без надежного инфор-
мационного обеспечения. Таким образом, теоретически требуемая ра-
циональность решений на практике очень часто оборачивается иным:
импровизированными и интуитивными решениями.
Вторая особенность современного массового общества связана с тем,
что человек XX в. в большей степени, чем его предшественники,
предпочитает скорые решения оптимальным. Это связано с утратой га-
рантированного места и статуса человека в обществе, что было харак-
терно для традиционных сословных обществ. Прежде статус человека
наследовался: детям предстояло занять место отцов. В массовом высо-
комобильном обществе социальный статус и судьба человека в целом
стали проблемой, решаемой каждым поколением как бы заново, на свой
страх и риск. С теоретической точки зрения традиционное существова-
ние можно сопоставить с лапласовской Вселенной, в которой прошлые
события более или менее однозначно детерминируют будущее. Совре-
менное существование - это пребывание в стохастической Вселенной,
где отсутствует линейная зависимость между прошлым и будущим со-
стояниями. Ключевыми понятиями, отражающими самочувствие и само-
определение человека XX в., стали свобода и риск. Эта ситуация
принципиальной неопределенности в отношении будущего ставит чело-
века в положение небезопасной "игры со временем".
Выждав, уклонив-шись от немедленного выбора, можно выиграть - улучшить наличную
1 ситуацию, но можно и проиграть — существенно ухудшить ее. В этом
i отношении следует признать, что эпистемологическая ситуация челове-
ка традиционного общества была более комфортной: наследуемый ста-
тус и крайне медленные темпы социальных изменений делали будущее
значительно более гарантированным и предсказуемым. Свойственная
современному человеку жажда скорых решений вытекает из пугающего
незнания завтрашней ситуации. И чем менее удовлетворены люди своим
настоящим положением, тем более они склонны принимать скорые ре-
шения, не дожидаясь более оптимальных. Уставшим от войны русским
солдатам осенью 1917 г. на самом деле оставалось ждать не так уж
много: даже без выбывшей из коалиции России союзники вынудили
Германию к капитуляции менее чем через год, с Россией они добились
бы этого раньше, вероятно, не позже весны 1918 г. Но российские мас-
сы предпочли "скорое" решение, предлагавшееся большевиками. Если
бы они предвидели те безмерные страдания, которые стали последстви-
ем этого "скорого" решения (в одной только гражданской войне Россия
потеряла примерно в двенадцать раз больше народу, чем в первой миро-
вой войне, а ведь машина массового геноцида тогда еще только начина-
ла работать!). Однако даже столь трагический опыт мало чему учит:
на парламентских выборах в декабре 1993 г. в России снова наибольше-
го успеха добивается экстремист, обещающий наиболее скорые реше-
ния.
Итак, мера рациональности политического решения "обратно про-
порциональна степени его неотложности. Не только в том смысле, что
скорые решения чаще бывают ошибочными, айв том, что сам процесс
их принятия далек от рациональной модели, предполагающей тщатель-
ный сбор недостающей информации, не менее тщательную ее перера-
ботку, сопоставление и отбор альтернатив.
Наряду с фактором времени на рациональность или "иррациональ-
ность" политических решений влияют социокультурные факторы, глав-
ным из которых в данном отношении выступает мера социокультурной
легальности (общественной признанности) политических целей и инте-
ресов той или иной социальной группы.
Здесь действуют те же меха-низмы, которые Фрейд открыл применительно к индивидуальной психо-
логии. Чем менее легальными выступают те или иные наши импульсы и
желания и острее их вероятное столкновение с нормами общественно
дозволенного, тем меньше они осознаются, принимая превращенные
формы.
Принципиальным, таким образом, выступает различие между легаль-
ными (общественно признанными, легитимированными) интересами и
нелегальными, осуждаемыми доминирующей в обществе культурой и
моралью. И дело не только в том, что представители того или иного
своекорыстного корпоративного интереса скрывают свои истинные цели
от общества; не менее существенно то, что они могут скрывать подлин-
ные мотивы от самих себя. В этом отношении меру рациональности
группового сознания должна определить, с одной стороны, политическая
социология, классифицирующая спектр групповых интересов данного
общества по степени их легальности, а с другой - политическая культу-
рология, определяющая меру "репрессивности" господствующей культу-
ры и морали в отношении тех или иных социальных интересов. Можно
предполагать, что в излишне ригористичных культурах традиционного
авторитарно-патриархального или современного авторитарно-тотали-
тарного типа весьма значительный пласт социальных интересов будет
вынесен за скобки рационально осознанного и обретет превращенные
стилизованные формы. И напротив, в открытых культурах секулярно-
эмансипаторского и прагматичного типа, в которых "разумный" группо-
вой эгоизм, как правило, не преследуется, степень рациональной осоз-
нанности, прозрачности социального поведения будет несравненно вы-
ше. Следовательно, далеко не всегда эффективность практикующего
политика определяется уровнем рациональности его устремлений и це-
леполаганий; в некоторых типах культуры она, напротив, будет зависеть
от его искусства по части создания превращенных форм сознания — ра-
финированных процедур "самосокрытия" действительных мотивов того
или иного группового и общественного действия. Пожалуй, одним из
наиболее обескураживающих выводов для рационалистического полити-
ческого сознания будет вывод о наличии определенного противоречия
между степенью рациональной осознанности интересов и целей и уров-
нем мотивации участников политического процесса. Высокий уровень
мотивации зачастую связан с превращенно-мифологическими формами
сознания, когда субъект, преследующий свой особый интерес, склонен
придавать ему в собственных глазах и глазах социального окружения
глобально-миссианистскую форму выразителя "всеобщих интересов",
"всемирно-исторических тенденций" и т.п.
Политическому аналитику трудно оставаться вовсе не ангажирован-
ным; чаще всего его "рационалистическая миссия" ограничивается тем,
что он обращает обескураживающие распознавательные процедуры
против тех сил, которые ему не симпатичны; в отношении же групп, с
которыми он больше себя идентифицирует, он более склонен искать
способы социокультурной легитимации особых интересов, выдавая их за
очередное воплощение "исторического разума".
Еще по теме Глава I. ОБЪЯСНЕНИЕ И ПОНИМАНИЕ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО СЦИЕНТИЗМА:
- 1.2. «Бихевиоральная революция» в политической науке
- 2.6. Методология сравнительных исследований в политической науке
- 2.2. Теоретические методы в политической науке
- 2.3. Эмпирические методы в политической науке
- 3. Теоретические концепции мировой политики и международных отношений в политической науке 50-60-х годов.
- 4. Теоретические концепции мировой политики и международных отношений в политической науке 70-80-х годов.
- Дискуссия «Политические партии России: участники политического процесса или "пятое колесо" политической системы?»
- ОБЪЯСНЕНИЕ И ПОНИМАНИЕ
- ГЛАВА 5. ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА
- ГЛАВА 4 ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЭЛИТЫ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЛИДЕРСТВО
- Глава 13. Политическая культура и политическое участие.
- Глава 16. Политические технологии и политический менеджмент
- § 1. Что такое -«политическая элита»? Основные подходы к изучению и оценке политических элит
- 63. Политическая символика как элемент политической культуры
- 58. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ КАК ОСНОВНОЙ ИНСТИТУТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ, ЕЕ ФУНКЦИИ
- 4. Правительственные группы, политические организации и политические партии как каналы вертикальной циркуляции.