ГРЕЦИЯ В Х1-1Х ВВ. ДО н. э. ПО ДАННЫМ ГОМЕРОВСКОГО ЭПОСА
сячелетия до н.
э., о таких важнейших центрах погибшей цивилизации, как Микены, Тиринф, Пилос, Кносс и др. Напомним, что некоторые из этих городов во время дорийского нашествия были стерты с лица земли и никогда уже больше не восстанавливались, другие превратились в деревушки, не заслуживающие даже упоминания. Однако, взятая в целом, микенская эпоха остается для Гомера весьма отдаленным прошлым, о котором он имел лишь самые смутные и неясные представления. Говоря о событиях «героического века», поэт, как правило, переносит их в гораздо более позднюю историческую среду, вероятно отделенную от его собственного времени лишь небольшим промежутком. Па это указывают упоминания о технике обработки железа, которая стала известна в Греции не ранее XI в. до н. э., о финикийских мореплавателях и торговцах, проникших в воды Эгейского моря примерно в это же время или даже позже, о сравнительно позднем обычае кремации (сожжения) покойников и многие другие детали в тексте поэм. Все это требует от историка большой осторожности л обращении с материалом эпоса. Читая Гомера, мы всегда должны помнить, что перед нами по исторический документ в строгом значении этого слова, а художественное произведение, в котором разновременные мотивы п образы, относящиеся к весьма удаленпым друг от друга историческим эпохам, оказываются в самом близком соседстве и образуют причудливые и подчас неожиданные сочетания./ |
Свидетельства гомеровского эпоса существенно дополпяет и расширяет археология. Раскопки показали, что так называемое дорийское завоевание отбросило Грецию на несколько столетий назад, почти к тому состоянию, в котором она находилась в начале II тысячелетия до н. э., до зарождения микенской цивилизации. Как материальная, так и духовная культура этого времени несет па себе печать упадка. Микенские дворцы и цитадели были заброшены и лежали в развалинах. В их стенах никто ужо больше пе селился. Даже в Афинах, по-видимому пе пострадавших от дорийского нашествия, акрополь был покинут жителями уже в XII в.
до н. э. и после этого долгое время оставался пеза7 селенным. Создается впечатление, что в гомеровский период греки разучились строить дома и крепости из каменных блоков, как это делали их предшественники в микенскую эпоху. Почти все постройки этого времени были деревянными или сложенными из необожженного кирпича. Поэтому пи одна из них не сохранилась. Остались лишь выложенные из камня фундаменты, по которым можно представить себе конструкцию греческого дома той эпохи и его внешний облик. Чаще всего это была лишь небольшая хижина, прямоугольная или овальная в плане, с примитивным каменным очагом в центре, земляным полом и тростниковой или соломенной крышей. Погребения гомеровского периода, как правило, чрезвычайно бедны, даже убоги, если сравнивать их с микенскими могилами. Весь их инвентарь составляют обычно несколько глиняных горшков, железный меч или нож, паконеч-пики копий и стрел в мужских могилах, дешевые украшения в женских. В них почти совсем нет красивых, ценных вещей. Отсутствуют предметы чужеземного, восточного происхождения, столь частые в микенских погребениях. Все это говорит о резком упадке ремесла и торговли, о массовом бегстве квалифицированных мастеров-ремесленников из разоренной войною и нашествиями страны в чужие края, о разрыве торговых морских путей, соединявших микенскую Грецию со странами Ближнего Востока и со всем остальным Средиземноморьем. Изделия греческих ремесленников гомеровского периода заметно уступают как по своим художественным качествам, так и в чисто техническом отношении произведениям микенских, а тем более критских миной- ских мастеров. Это особенно бросается в глаза, если сопоставить керамику XI—IX вв. до п. э. с более ранпими ее образцами. В росписи сосудов этого времени безраздельпо господствует так называемый геометрический стиль. Изысканный рисунок и колорит, отличавшие крито-микепскую вазовую живопись, уступают теперь свое место пезатейливому геометрическому узору, состав- ленпому из концентрических кругов, треугольников, ромбов, квадратов.
В более позднее время (VIII в. до п. э.) из этих простейших элемептов начинают создаваться многофигурные композиции, изображающие сцены войны, погребения, скачек на колесницах и т. д. Своим схематизмом и примитивизмом эти «кар- типы» на вазах напоминают детские рисунки или вышивки на полотенцах. От великого искусства критских и микенских дворцов их отделяет целая пропасть.Сказанное, разумеется, не озпачает, что гомеровский период е не внес в культурное развитие Греции совсем пичего нового. История человечества не знает абсолютного регресса, и в материальной культуре гомеровского периода элементы упадка причудливо переплетаются с целым рядом важных новшеств. Важнейшим из них было освоение греками техники выплавки и обработки железа. В микенскую эпоху железо было известно в Греции только как драгоценный металл и шло главным образом на изготовление разного рода поделок вроде колец, браслетов и т. д. Древнейшие образцы железного оружия (мечи, кинжалы, накопечники стрел и копий), обнаруженные на территории Балканской Греции и островов Эгейского моря, датируются XI в. до н. э. К этому же времени относятся и первые находки шлаков, свидетельствующие о том, что железо выплавлялось уже в самой Греции, а не импортировалось из других стран \ Открытие способа обработки железа и широкое внедрение этого металла в производство означали в условиях того времени настоящий технический переворот. Металл впервые стал дешев и широко доступен (месторождения железа встречаются в природе гораздо чаще, чем месторождения меди и олова — основных компонентов бронзы). Отпала необходимость в опасных и дорогостоящих экспедициях к местам добычи руды. В связи с этим резко возросли производственные возможности наименьшей экономической ячейки общества — отдельной семьи. С помощью железного топора, косы и других орудий каждая семья могла расчистить под паш- пю гораздо более значительные площади, чем это было доступно ей прежде, в эпоху господства бропзы. Уже в конце гомеровской эпохи (вторая половина IX в. до п. э.) греческие кузнецы овладели искусством закалки железа и превращения его в кричпоо[93]железо — предшественника стали. Таким образом, Греция вступила в железный век. Однако благотворное воздействие технического прогресса па общественное и культурное развитие древней Греции сказалось далеко не сразу, и в целом культура гомеровского периода стоит намного ниже, чем хронологически предшествующая ей культура крито-микепской эпохи. Об этом единогласно свидетельствуют не только предметы, добытые археологами во время раскопок, по и те описания жизни и быта, с которыми мы сталкиваемся, читая гомеровские поэмы.
Уже давно замечено, что «Илиада» и Одиссея» в целом изображают общество, стоящее гораздо ближе к варварству, культуру гораздо более отсталую и примитивную, нежели та, которую мы можем представить себе, читая таблички линейного письма К или рассматривать произведения крито-микенского искусства. Гомеровские герои — а они все, как один, цари и аристократы — живут в грубо сколоченных деревянных домах с двором, окруженным частоколом. Типично в этом смысле жилище Одиссея, главного героя второй гомеровской поэмы. У входа во «дворец»' этого царя красуется большая навозная куча, на которой Одиссей, вернувшийся домой в обличье старого нищего, находит своего верного пса Аргуса. В дом запросто заходят с улицьЛшщие п бродяги и садятся в ожидапии подачки у дверей в той же палате, где пирует со своими гостями хозяин. Полом в доме служит плотно утоптанная земля. Внутри жилища очень грязно. Степы и потолок покрыты сажей, так как дома отапливались без труб и дымохода, как курные избы. В доме отсутствует такое, казалось бы, необходимое помещение, как кухня. Все приготовления к обеду происходят либо во дворе, либо прямо в трапезной палате. Здесь убивают и разделывают животных, обречеппых на съедение, здесь же их жарят па вертеле. На полу валяются кости, объедки, свежесодрапные бычьи и барапьи шкуры. Гомер явно не представлял себе, как выглядели дворцы и цитадели «героического века». В своих поэмах он ни разу не упоминает пи о сложнейших фортификационных сооружениях и грандиозных циклопических степах микенских.твердынь, ни об украшавших их дворцы фресках и расписных полах. Он ничего не знает о водопроводе и канализации. Даже поразивший Одиссея своим богатством и роскошью дворец царя феаков Алкиноя имеет мало общего с подлинными дворцами микенской эпохи и скорее всего является продуктом поэтического вымысла Гомера.
Да и весь жизненный уклад героев поэм очень далек от пышного и комфортабельного быта микенской дворцовой зпати. Он намного проще и грубее. Богатства гомеровских «царей»-басиле- ев пе идут ни в какое сравнение с состояниями их предшественников — ахейских ванак. Этим последним нужен был целый штат писцов, чтобы вести учет и контроль их имущества. Типичный гомеровский басилей сам отлично знает, что и в каком количестве хранится в его кладовой, сколько у него земли, скота, рабов и пр. Главное его богатство состоит в запасах металла: бронзовых котлах и треножниках, слитках железа, которые он заботливо хранит в укромпом уголке своего дома. В его характере далеко не последпее место занимают такие черты, как скопидомство, расчетливость, умение из всего извлекать выгоду. В этом отпошепии психология гомеровского аристократа мало чем отличается от психологии зажиточного крестьянства той эпохи (см. пиже о Гесиоде).
Гомер нигде но упоминает о многочисленной, разбитой по степеням и рангам придворной челяди, которая окружала ванак Микен или Пилоса. Централизованное дворцовое хозяйство с его рабочими отрядами, с его надсмотрщиками, писцами и ревизорами ему совершенно чуждо. Правда, численность рабочей силы в хозяйствах некоторых басилеев (Одиссея, Алкиноя) определяется довольно значительной цифрой в 50 рабынь, но даже если это не поэтическая гипербола, такому хозяйству еще очень далеко до хозяйства пилосского или кпосского дворца, в котором, судя по данным табличек, были заняты сотни или даже тысячи работников. Трудно представить себе микенского ванаку разделяющим трапезу со своими рабами, а его супругу сидящей за ткацким станком в окружении своих рабынь. Для Гомера как то, так и другое — типичная картипа в жизни его героев. Гомеровские цари пе чураются самой грубой физической работы. Одиссей, например, ничуть не мепыне гордится своим умением косить и пахать, чем своим воинским искусством. Царскую дочь Навси- каю мы встречаем впервые в тот момент, когда она со своими служанками выходит па взморье стирать одежду для своего отца Алкиноя.
Факты такого рода говорят о том, что рабство в гомеровской Греции еще не получило сколько-нибудь широкого распространения и даже в хозяйствах самых богатых и знатных людей рабов было не так уж много. Следует также учитывать, что основную массу подневольных работников составляли женщины-рабыни. Мужчин в те времена в плен на войне, как правило, не брали, так как их «приручение» требовало много времени и упорства, женщин же брали охотно, так как их можно было использовать и как рабочую силу, и как наложниц (последнее не считалось
Предосудительным и при наличии законной жены). У Одиссея, например, двенадцать рабынь заняты тем, что с утра до позднего [вечера мелют зерно ручными зернотерками (эта работа считалась особенно тяжелой, и ее часто поручали строптивым рабам в виде наказания). Рабы-мужчины в тех немногих случаях, когда они упоминаются на страницах поэм, обычно пасут скот. Классический тип гомеровского раба воплотил «божественный свинопас» Евмей, который первым встретил и приютил скитальца Одиссея, когда тот после многолетнего отсутствия вернулся на родину, а затем помог ему расправиться с женихами[94]. Маленьким мальчиком Евмея купил у финикийских работорговцев отец Одиссея Лаэрт. За примерное поведение и послушание Одиссей сделал его главным пастухом свиного стада. Евмей рассчитывает, что его усердие будет возпаграледено и еще больше. Хозяин дает ему кусок земли, дом и жену—«словом, все то, что служителям верным давать господин благодушный должен, когда справедливые боги успехом усердье его наградили». Евмей может считаться образцом «хорошего раба» в гомеровском понимании этого слова. Но поэт знает, что бывают и «плохие рабы», не желающие повиноваться своим господам. В «Одиссее» их представляют козопас Меланфий, который сочувствует женихам и помогает им бороться с Одиссеем, а также двенадцать рабынь Пенелопы, вступившие в преступную связь с врагами своего хозяина. Покончив с жепихами, Одиссей и Телемах расправляются и с изменниками-рабами: рабынь вешают па корабельном канате, а Мелапфия, отрезав ему уши, нос, ноги и руки, еще живым бросают на съедение собакам. Этот эпизод красноречиво свидетельствует о том, что чувство собственника-рабовладельца уже достаточно сильно развито у героев Гомера, хотя рабство едва начинает зарождаться.
Типичная гомеровская общипа (демос) ведет довольно обособленное существование, сравнительно редко вступая в соприкосновение даже с ближайшими к ней другими такими ate общинами. Торговля и ремесло играют ничтожную роль. Каждая семья сама производит почти все необходимое для ее жизни: продукты земледелия и скотоводства, одежду, простейшую утварь, орудия труда, возможно, даже оружие. Специалисты-ремесленники, живущие своим трудом, в поэмах встречаются крайне редко. Гомер называет их демиургами, т. е. «работающими на народ». Многие из них, по-видимому, не имели даже своей мастерской и постоянного места жительства и вынуждены были бродить по деревням, переходя из дома в дом в поисках заработка и пропитания. К их услугам обращались только в тех случаях, когда нулшо было изготовить какой-нибудь редкостный вид вооружения, например бронзовый панцирь, или щит из бычьих шкур, или же драгоценное украшение. В такой рабо/го трудно было обойтись без помощи квалифицированного мастеЬа- кузнеца, кожевника или ювелира.
Греки гомеровской эпохи редко и неохотно занимались торговлей. Нужные им чужеземные вещи они предпочитали добывать силой и для этого снаряжали грабительские экспедиции в чужие края[95]. Моря, омывающие Грецию, кишели пиратами. Морской разбой, так же как и грабеж иа суше, пе считался в то времена предосудительным занятием (на это обратил внимание уже великий греческий историк Фукидид в V в. до п. э.). Напротив, в предприятиях такого рода видели проявление особой удали и молодечества, достойных настоящего героя и аристократа. Лхилл открыто похвалялся тем, что он, сражаясь па море и иа суше, разорил двадцать три города в троянских землях. Телемах гордится теми богатствами, которые «награбил» для пего его отец Одиссей. Но даже и лихие пираты-добытчики не отваживались в то времена выходить далеко за пределы родного Эгейского моря. Поход в соседний Египет казался грекам той норы фантастическим предприятием, требовавшим исключительной смелости. Весь мир, лежавший за пределами нх маленького мирка, даже такие сравнительно близкие к ним страны, как Причерноморье или Италия и Сицилия, казался им далеким и страшным. В своем воображении оип населяли эти края ужасными чудовищами вроде сирен или великапов-циклопов, о которых повествует Одиссей своим изумленным слушателям. Единственные настоящие купцы, о которых упоминает Гомер,— это «хитрые гости морей»— финикийцы. Как и в других странах, финикийцы занимались в Греции в основном посреднической торговлей, сбывая втридорога диковинные заморские изделия из золота, янтаря, слоновой кости, флакончики с благовониями, стеклянные бусы. Поэт относится к ним с явной антипатией, видя в них коварных обманщиков, всегда готовых провести простодушного грека.
Среди других достижений микенской цивилизации в смутное время племенных вторжений и миграций было забыто и линейное слоговое письмо. Весь гомеровский период был периодом ii полном смысле этого слова бесписьменным. До сих пор археологам пе удалось пайти па территории Греции ни одной надписи, которую можно было бы отнести к промежутку с XI по IX в. до п. э. После длительного перерыва первые известпые науке греческие надписи появляются лишь во второй половине VIII в. Но в этих надписях используются уже пе знаки линейного письма Б, которыми были испещрены микенские таблички, а буквы
совершенно нового алфавитного письма, которое, очевидно, только зарождалось в это время. В соответствии с этим мы не находим в поэмах Гомера никаких упоминаний о письменности. Герои поэм все, как один, неграмотны, не умеют ни читать, ни писать. Не знают письма и певцы-аэды — «божественный» Демо- док и Фемий, с которыми мы встречались на страницах «Одиссеи». В самих гомеровских поэмах, как мы уже говорили, явственно ощущается их тесная связь с устным народным творчеством — фольклором, который в Греции, как и в других странах, исторически, несомненно, предшествовал зарождению пись- меппой поэзии[96]. Сам факт исчезновения письма в послемикен- скую эпоху, конечно, не случаен. Распространение линейного слогового письма на Крите и в Микепах диктовалось в первую очередь потребностью централизованного монархического государства в строгом учете и контроле над всеми находившимися в его распоряжении материальными и людскими ресурсами. Писцы, работавшие в микенских дворцовых архивах, исправно фиксировали поступление в дворцовую казну поборов с подвластного населения, выполнение трудовых повинностей рабами и не рабами, а также разного рода выдачи и отчисления из казны. Гибель дворцов и цитаделей в конце XIII—XII в. сопровождалась, вне всякого сомнения, распадом группировавшихся вокруг них больших ахейских государств. Отдельные общины освобождались от своей прежней фискальной зависимости от дворца и переходили па путь совершенно самостоятельного экономического и политического развития. Вместе с крахом всей системы бюрократического управления отпала и надобность в письме, обслуживавшем нужды этой системы. И оно было надолго забыто.
Полагаясь па свидетельство Гомера, мы можем сказать, что па развалипах микенской бюрократической монархии возникла довольно примитивная территориальная община — демос, занимавшая, как правило, очень небольшую территорию. Политическим и экономическим центром общипы был так называемый полис. В греческом языке классической эпохи это слово выра- л;ает одновременно два теспо связанных между собой в сознании каждого грека понятия: «город» и «государство». Интересно, однако, что в гомеровском лексиконе, в котором слово «полис» встречается довольно часто, отсутствует слово, которое можно было бы перевести как «деревня». Это означает, что реальной противоположности между городом и деревней в то время в Греции еще не существовало. Сам гомеровский полис был в одно и то же время и городом и деревней. С городом его сближают, во-первых, компактная, скученная на небольшом про
странстве застройка, во-вторых, наличие укреплений. Такие гомеровские полисы, как Троя в «Илиаде» или город феаков в «Одиссее», уже имеют степы, хотя по их описанию трудно определить, были это настоящие городские стены из камня или кирпича или же всего лишь земляной вал с частоколом, И все я«о полис гомеровской эпохи едва ли можно признать настоящим городом ввиду того, что основную массу его населения составляют крестьяне-земледельцы и скотоводы, а отнюдь не торговцы и ремесленники. Полис окрулгают безлюдные поля и горы, среди которых глаз поэта различает лишь одинокие пастушьи хижины да загопы для скота. Как правило, владегия отдельной общины не простирались далеко. Чаще всего онн были ограпичепы или небольшой горной долиной, или маленьким островком в водах Эгейского или Ионического моря. «Государственной» границей, отделяющей одпу общину от другой, служили обычно море или ближайший горный кряж, господствующий над полисом и его окрестностями. Вся Греция, таким образом, предстает перед па- ми в поэмах Гомера как страпа, раздроблеппая па множество мелких самоуправляющихся округов. | В дальнейшем па протя- л;епии многих столетий эта раздробленность оставалась важпей- шей отличительной чертой всей политической истории греческих государств. На жителей ближайшего соседнего полиса смотрели в гомеровское время как на врагов. Их можно было безпаказан- ио грабить, убивать, обращать в рабство. Обычным явлением были ожесточенные распри и пограничные конфликты меледу соседними общинами, нередко перераставшие в кровопролитные затяжные войны. Поводом к такой войне могло послужить, например, нохищепио соседского скота. В «Илиаде» Нестор, царь Пилоса и самый старый из ахейских героев, вспоминает о подвигах, совершенных им в молодые годы. Когда ему не было еще и 20 лет, он напал с пеболыним отрядом на соседнюю с Пилосом область Элиду и угпал оттуда огромное стадо мелкого и крупного рогатого скота, а когда через несколько дней элепцы двипу- лись к Пилосу, Нестор убил их главпого богатыря и разогнал все войско.
, В обществеппой жизни гомеровского полиса пемалую роль играют все еще сильные традиции родового строя. Объединения родов — так называемые филы и фратрии — составляют основу всей политической и военной организации общины./По филам и фратриям строится общинное ополчение во время похода или сражепия. По филам и фратриям народ сходится на собрапие, когда нужно обсудить какой-нибудь важный вопрос. Человек, пе принадлежащий пи к какой фратрии, стоит, в понимании Гомера, вне общества. 1У него нет очага, т. е. дома и семьи. Его по защищает никакой закон. Поэтому он легко может стать жертвой насилия и произвола. ^ Меледу отдельными родовыми союзами не было прочной связи. Единственное, что заставляло их держаться друг друга и селиться вместе в стенах полиса,— это необходимость в совместной защите против внешнего врага. -В остальном филы и фратрии вели совершенно самостоятельное существование. I Община почти не вмешивалась в их внутренние дела. Отдельные роды постоянно враждовали между собой. Широко практиковался варварский обычай кровной мести. (Человек, запятнавший себя убийством, должен был бежать в чужую землю, спасаясь от преследования сородичей убитого. Среди героев поэмы нередко встречаются такие изгпанники, покинувшие отечество из-за кровной мести и нашедшие приют в доме какого-нибудь царя. Так, Патрокл, ближайший друг Ахилла, еще в ранней юности нечаянно убил одного из своих сверстников во время игры в кости. Из-за этого ему пришлось оставить родную Локри- ду и бежать на север, в Фессалию, где его радушно принял отец Ахилла. Если убийца был достаточно богат, он мог откупиться от родичей убитого, уплатив им иешо скотом или слитками металла. В XVIII песне «Илиады» представлена интересная сцена суда пз-за пени за убийство (поэт включает ее в число изображений, украшающих щит Ахилла, сделанный богом кузнечного ремесла Гефестом):
Далее много народа толпится на торжище; шумный Спор там подпален; спорили два человека о пене, Мзде за убийство; и клялся один, объявляя пароду, Будто он все заплатил; а другой отрекался в приеме. Оба решились, представив свидетелей, тяжбу их кончить. Граждане вкруг их кричат, своему доброхотствуя каждый; Постники шумный их крик укрощают; а старцы градские Молча на тесаных камнях сидят средь священного круга; Скипетры в руки приемлют от вестников звонкоголосых; С ними встают, и один за другим свой суд произносят. П круге пред ними лежат два таланта чистого злата; Мзда для того, кто из них справедливое право докажет 5.
Как мы видим, общппная власть, которую представляют в этом эпизоде «старцы градские», т. е. старейшины, выступает здесь всего лишь в роли третейского судьи, примирителя тяжущихся сторон, с решепием которого они не обязательно должны считаться. В таких условиях при отсутствии сильной централизованной власти, способной подчипить своему авторитету враждующие роды, мелфодовые распри нередко вырастали в кровавые гражданские усобицы, ставившие общину па грань распада. Такую критическую ситуацию мы видим в заключительной сцепе «Одиссеи». Родственники убитых женихов, озлобленные гибелью своих сыновей и братьев, павших от руки Одиссея, устремляются к загородной усадьбе его отца с твердым намерением отомстить за погибших и искоренить всю царскую семью. Обе «партии» с оружием в руках выступают навстречу друг другу. Завязывается сражение. Лишь вмешательство богини Афины, покровительствующей Одиссею, останавливает кровопролитие и заставляет врагов пойти па примирение.
Характеризуя греческое общество гомеровской эпохи, Ф. Эп- гельс писал: «Мы видим, таким образом, в греческом строе героической эпохи древнюю родовую организацию еще в полной силе, но, вместе с тем, уже и начало разрушения ее: отцовское право с наследованием имущества детьми, что благоприятствовало накоплению богатств в семье и делало семью силой, противостоящей роду»[97]. Патриархальная моногамная семья — ойкос — была главной экономической ячейкой гомеровского общества. Родовая собственность на землю и другие виды имущества, судя по всему, была изжита еще в микенскую эпоху, хотя пережитки ее продолжали существовать в Греции еще длительное время спустя. Так, во многих греческих государствах действовал еще в начале VI в. до п. э. закоп, по которому имущество умершего при отсутствии у пего прямых наследников переходило к его близким или более отдалеппым родственникам. Завещать имущество лицам, пе связанным родством с завещателем, было строжайше запрещепо. Основной вид богатства, каким была в глазах греков гомеровского времени земля, считался собственностью всей общипы. Время от времени в общипе устраивались переделы принадлежащей ей земли. Теоретически каждый свободпый общинник имел право на получение надела (эти наделы назывались по-гречески клерами, т. е. «жребиями», так как их распределение производилось при помощи жеребьевки). Однако на практике эта система землепользования не препятствовала обогащению одних членов общипы и разорению других. Гомер уже знает, что рядом с богатыми «многопадельпыми» людьми (поли- клерой) в общипе есть и такие, у которых совсем пе было земли (аклерой). Очевидно, это были крестьяне-бедняки, у которых не хватало средств для того, чтобы вести хозяйство на своем небольшом наделе. Доведенные до отчаяния, они уступали свою землю богатым соседям и таким образом превращались в безна- дельпых батраков-дбетов. Обездоленные феты бродили по деревням и, чтобы не умереть с голоду, просили подаяпия или нанимались на работу в богатые хозяйства па самых тяжелых, кабальных условиях. Один из женихов Пепелопы, Евримах, говорит, обращаясь к Одиссею, который неузнанным, в обличье нищего бродяги, вернулся в свой дом:
Страшшк, ты, верпо, поденщиком будешь согласен папяться В службу мою, чтоб работать за плату хорошую в поле, Рвать для забора терновник, деревья сажать молодые; Круглый бы год получал от меня ты обильную пищу, Всякое нужное платье, для ног надлежащую обувь. Думаю только, что будешь худой ты работник, приш.нлп'н К лепи, без дела бродя и мирским подаяньем питаясь: Даром свой жадный желудок кормить для тебя веселее.
Оторванный от своей общины, лишенный поддержки сородичей, фет был совершенно беззащитен перед произволом «сильных людей». Любой из них мог безпаказанио убить бродягу или сделать его своим рабом. Если он нанимался на работу, его могли прогнать, пе заплатив условленпой платы, да еще и изувечить, если он был слишком настойчив в своих домогательствах.
Феты, положение которых лишь немногим отличалось от по- лол{ения рабов, а возможпо, было и еще хуже, так как они были лишены той защиты, которую рабу давал его хозяин, стоят в самом низу той общественной лестницы, па вершине которой мы видим господствующую группу родовой зпати, т. е. тех людей, которых Гомер постоянно именует «лучшими» (йристой — отсюда паше «аристократия») или «добрыми», «благородпыми» (ага- той), противопоставляя их «скверным» и «низким» (какой), т. е. рядовым общинникам. В понимании поэта, природный аристократ стоит па голову выше любого простолюдина как в умственном и моральном, так и в физическом отношении. В «Илиаде» аристократ Одиссей с презрением обращается к «мужу пз парода», сопровождая свою речь палочными ударами (дело происходит па народном собрании ахейцев):
Смолкни, несчастный, воссядь и других совещания слушай,
Боле почтенных, чем ты1 Невоинственпый мул; и бессильный,
Значащим ты никогда не бывал пи в боях, пи в советах.
Свои претензии на особое, привилегированное положение н обществе аристократы оправдывали ссылками на свое якобы божественное происхождение. Поэтому Гомер обычно пазывает их «божественными» или «богоподобными». Многие аристократические семьи пе только в гомеровский период, но и в гораздо более позднее время (например, в классических Афнпах V—IV вв.> до п. э.) возводили свою родословную но прямой линии к одному из олимпийских богов, а то и к самому Зевсу — верховпому олимпийцу. Разумеется, реальной основой могущества родовой знати было вовсе пе «кровное родство с богами», а большое богатство, резко выделявшее представителей этого сословия из среды рядовых членов общины. Знатность и богатство для Гомера — понятия почти нерасторжимые. Знатный человек пе может не быть богатым, и, наоборот, богач обязательно должеп быть знатен. Аристократы кичатся перед простонародьем и друг перед другом своими обширными полями, несметными стадами скота, богатыми запасами железа, бронзы и драгоценных металлов. Так, у Одиссея, по словам его свинопаса Евмея, было двенадцать стад одних лишь быков и примерно такое же количество свиней, овец п коз. Аристократический ойкос выделяется среди семей рядовых общинников не только богатством, но и размерами. В его состав входят взрослые сыновья главы семейства вместе с их женами и потомством, но также и рабы, и так называемые слуги (как правило, это были чунгеземцы, принятые в дом из милости па правах младших членов семьи). Кро-» ме того, каждая знатная семья имела при себе целый штат приверженцев и клиентов из числа малоземельных крестьян, попавших в экономическую зависимость от аристократа-«благодетеля», оказавшего им в трудную минуту материальную поддержку, или просто заинтересованных в покровительстве «сильного» человека. В случае надобности богатый и знатный человек мог сколотить из зависимых от него людей вооруженный отряд, с которым он пускался в очередное пиратское предприятие или ввязывался в какую-нибудь междоусобную распрю в своей общине.
Экономическое могущество знати обеспечивало ей командную позицию во всех делах общины как во время войны, так п во время мира. Решающая роль на полях сражений принадлежала аристократии уже в силу того, что только богатый и знатный человек мог в те времена приобрести полный комплект тя- я«елого вооружения (бронзовый шлем с гребнем, панцирь, поножи, тяжелый кожаный щит, обитый медью), так как оружие вообще было очень дорого. Лишь самые самостоятельные люди общины имели возможность держать боевого коня. В природных условиях Греции при отсутствии богатых пастбищ ато было далеко пе просто. К этому следует добавить, что в совершенстве владеть тогдашним оружием мог лишь человек, получивший хорошую атлетическую подготовку, систематически упражнявшийся в беге, метании копья и диска, верховой езде. А такие люди могли найтись опять-таки только в среде знати. У простого крестьянина, с утра и до захода солнца запятого тяжелым физическим трудом па своем наделе, попросту не было времепи для занятий спортом. Поэтому атлетика в Греции долгое время оставалась привилегией аристократии. Во время сражения аристократы в тяжелом вооружении пешие или верхом на конях (у Гомера — па колесницах) становились в первых рядах ополчения, а за ними беспорядочной массой толпился «простой народ» в дешевых войлочных панцирях с легкими щитами, луками и дротиками в руках. Когда войска противников сближались, прдмахой (букв, «сражающиеся впереди»—так называет Гомер воинов из знати, противопоставляя их рядовым ратникам) выбегали из строя и завязывали одиночные поединки. До столкновения основных плохо вооруженных масс воинов дело доходило редко. Исход сражения обычно решали промахой.
В древности место, занимаемое человеком в боевом строю, обычпо определяло и его положение в обществе. Являясь главной решающей силой на поле брани, гомеровская знать претендовала также и на господствующее положение в политической жизни общины. Как мы уже видели, аристократы презрительно третировали простых общинников как людей, «ничего не значащих в делах войны и совета». В присутствии знати «мужи из народа» должны были сохранять почтительное безмолвие, прислушиваясь к тому, что скажут «лучшие люди», так как считалось, что по свои« умственным способностям они не могут здраво судить о важных «государственных» делах. На народных собраниях, описания которых неоднократно встречаются в поэмах, с речами, как правило, выступают цари и герои «благородного происхождения». Народ, присутствовавший при этих словопрениях, мог выражать свое отношение к ним криками или бряцанием оружия (если собрание происходило в военной обстановке), подобно зрителям в театре или болельщикам на стадионе, но в само обсуждение обычно не вмешивался. Лишь в одном случае, в виде исключения, поэт выводит на сцену представителя народной массы и дает ему возможность высказаться. На собрании ахейского войска, осаждающего Трою, обсуждался вопрос, кровно затрагивающий всех присутствующих: стоит ли продолжать войну, тянущуюся уже десятый год и не сулящую победы, или же лучше сесть на корабли п всем войском вернуться на родину, в Грецию. Неожиданно берет слово рядовой ратник Терсит. Поэт, явно сочувствующий зпати, не скупится па брапные слова и уничижительные эпитеты, изображая этого «смутьяна». Терсит на редкость уродлив:
Муж безобразнейший, он меж данаев пришел к Иляопу, Был косоглаз, хромоног; совершенно горбатые сзади Плечи на персях сходились; глава у него подымалась Вверх острием и была лишь редким усеяна пухом.
В то же время он выскочка и крикун, постояппо нарушающий порядок в собрании, не считающийся с искони заведенными правилами приличия, в соответствии с которыми он и ему подобные не должны были выступать перед пародом:
В мыслях вращая всегда непристойные, дерзкие речи, Вечно искал он царей оскорблять, презирая пристойность, Все позволяя себе, что казалось смешно для парода.
Терсит смело обличает алчность -и корыстолюбие Агамемнона, верховного предводителя ахейского воинства, и призывает всех немедленно отплыть к родным берегам, предоставив гордому басилею одному сражаться с трояпцами:
Слабое, робкое племя, ахеянки мы, пе ахейцы! В домы свои отплывем, а его оставим под Троей, Здесь насыщаться чужими наградами; пусть оп узнает, Служим ли помощью в брани и мы для пего,— иль пе служим.
«Крамольные» речи Терсита резко обрывает Одиссей, одип из ахейских царей. Осыпав его грубой бранью и пригрозив расправой, если оп будет продолжать свои нападки на царей, Одиссей в подтверждение своих слов наносит горбуну сильный удар своим царским жезлом:
Рек и скиптром его по хребту и плечам он ударил. Сжался Терсит, из очей его брызнули крупные слезы; Вдруг по хребту полоса под тяжестью скиптра златого Вздулась багровая; сел он, от страха дрожа; и, от боли Вид безобразный наморщив, слезы ртер на ланитах. Все, как ни были смутны, от сердца над ним рассмеялись...
/
Этот любопытный эпизод наглядно показывает, каково было подлинное соотношение сил между народом и аристократией внутри гомеровской общины. Стоило простому человеку сказать хотя бы слово наперекор воле правящей знати, как ему тотчас же зажимали рот, не останавливаясь при этом и перед прямой физической расправой. Сцена с Терситом, как и многие другие эпизоды гомеровских поэм, красноречиво свидетельствует о глубоком упадке и вырождении первобытной демократии. Народное собрание, призванное по самой своей природе служить рупором воли большинства, здесь оказывается послушным орудием в руках небольшой кучки царей. Терсит, хотя оп, безусловно, выражает мысли и чувства большей части ахейского войска, становится посмешищем в его глазах, и вскоре мы видим, как ахейцы, только что в папике бежавшие к кораблям, стремясь как можно скорее вернуться на родину, громким криком приветствуют предложение Одиссея остаться па месте и продол- лсать войну до победного конца.
Для сильного и своенравного аристократа, располагающего немалым числом слуг и приверженцев, готовых встать па его защиту, воля парода, даже выраженная открыто и прямо, отнюдь по имела обязательной силы закона. Так, Агамемнон вопреки ясно выраженной воле всего ахейского войска отказывается вернуть Хрису, старому жрецу бога Аполлона, его дочь Хрисепду, которая досталась ему при разделе добычи, и этим навлекает неисчислимые беды на всю армию: разгневапный Аполлон насылает на ахейцев страшную болезнь, от которой гибнут люди и скот. Встречая среди народа открытое противодействие своим замыслам, «лучшие люди» могли просто разогнать собрание. Именно так поступают в одной из песен «Одиссеи» женихи Пенелопы. Народное собрание иа Итаке не созывалось ни разу с тех пор, как Одиссей отплыл со своей дружиной в поход па Трою (с этого времени минуло уже 20 лет). Но вот наконец сын героя Телемах созывает граждан па площадь, чтобы пожаловаться им на те безобразия, которые творят в его доме женихи (чтобы принудить Пенелопу к браку с одним из них, они истребляют на своих пирах скот и випо, принадлежащие Одиссею). Народ собирается, но при первой же попытке обуздать их женихи приказывают итакийцам разойтись по домам, и парод послушно выполняет их приказ. Авторитет народного собрания стоит здесь еще ниже, чем в сцепе с Терситом. В наиболее драматичных и напряженных сцепах «Илиады» и «Одиссеи» парод остается пассивным и безмолвным свидетелем бурных столкновений между главными действующими лицами поэм (такова, например, «сцена ссоры царей» в I песне- «Илиады»). Лишь в немногих эпизодах более поздней «Одиссеи» народ предстает перед нами как грозная карающая сила, с яростью обрушивающая свой гнев на преступившего его волю индивида. Так, итакийцы собираются расправиться с Одиссеем, чтобы отомстить ему за истребление женихов, составляющих цвет юношества Итаки. Однако в критических ситуациях такого рода народ обычно действует не самостоятельно, а повинуясь подстрекательству кого-нибудь из аристократов, стремящегося разделаться со своими врагами. В только что упомянутой сцене из «Одиссеи» в роли подстрекателя выступает отец погибшего предводителя женихов Антипоя, Евпейт, которого Одиссей в свое время спас от озверевшей толпы граждан Итаки, порывавшейся разграбить его дом и убить его самого за преступление, совершенное им против общины. Народное собрание, таким образом, нередко превращалось в арепу, которую враждующие группировки знати использовали для того, чтобы сводить счеты со своими противниками. Каждая из них старалась привлечь народ на свою сторопу и выдать свою волю за волю всей общины.
Учитывая все эти факты, приходится признать, что политическая организация гомеровского общества была очень далека от подлинной демократии. Реальпая власть сосредоточивалась в то время в руках паиболее могущественных и влиятельных представителей родовой зпати, которых Гомер называет басиле- ями. В произведениях более поздних греческих авторов слово «басилей» обозначает обычно царя, например персидского или македонского. Впешпе гомеровские басилеи действительно на- помипают царей. В толпе басилея можно было узпать по знакам царского достоинства: скипетру и пурпурной одежде. «Ски- петродержцы»—обычный эпитет, используемый поэтом для характеристики басилеев. Они именуются также «зевсорожден- пыми» или «вскормленными Зевсом», что должно указывать на особую благосклонность, которую проявляет к ним верховный олимпиец. Басилеям принадлежит исключительное право хранить и толковать закопы, внушенные им, как думает поэт, опять-таки самим Зевсом. «Славою светлый Атридповелитель мужей Агамемнон,— обращается к Агамемнону Нестор,— многих народов ты царь, и тебе вручил олимпиец скиптр и закопы, да суд и совет произносишь народу». На войне басилеи становились во главе ополчения и должны были первыми бросаться в битву, показывая пример храбрости и отваги рядовым ратникам. Во время больших общенародных празднеств басилей совершал лгертвоприношения богам и молил их о благе и процветании для всей общины. За все это парод обязан был чтить «парей» дарами: почетной долей вина и мяса па пиру, лучшим и самым обширным наделом при переделе общинной земля и т. д. Формально «дары» считались добровольным пожалованием или почестью, которую басилей получал от парода в награду за свою воинскую доблесть (или за справедливость, проявленную им в суде). Однако на практике этот старинный обычай нередко давал в руки «царей» удобный предлог для лихоимства и вымогательства, так сказать, «на законном основании». Таким «царем — пожирателем народа» представлен в первых песнях «Илиады» Агамемнон.
При всем могуществе и богатстве басилеев их власть не может считаться царской властью в собственном значении этого слова. Поэтому обычная в русских переводах Гомера замена греческого «басилей» русским «царь» может быть принята лишь условно. В понимании Маркса и Энгельса [98], которые присоединяются в этом вопросе к мнению знаменитого американского этнографа Л. Г. Моргана, басилей был вождем племени или рода. Это предположение позволяет объяснить одно весьма странное на первый взгляд обстоятельство. Давно уже замечено, что в каждом гомеровском полисе было несколько или даже много лиц, носивших титул басилея и, очевидно, пользовавшихся связанными с ним привилегиями. Так, сказочным островом феаков, куда Одиссей попадает во время своих скитаний, правят тринадцать «славных басилеев». Один из них, Ал кипой, радушно принимает скитальца в своем доме и помогает ему вернуться на родину. Можпо предположить, что каждый басилей возглавлял одпу из тринадцати фил или фратрий, составлявших в совокупности феакийский демос. В Афинах еще и в гораздо более поздние времена было четыре так называемых «филобасилея» в соответствии с числом древних родовых фил (племен), на которые делился афинский парод.
В пределах своей филы или фратрии басилей выполнял главным образом жреческие функции, заведуя родовыми культами (у каждого родового союза был в те времена свой особый бог- покровитель). Все же вместе басилеи составляли какое-то подобие правящей коллегии или совета и сообща решали все насущные вопросы управления, прежде чем представить нх на окончательное утверждение в пародное собрание (эта последняя формальность соблюдалась далеко не всегда). Время от времени все басилеи общины собирались на городской площади (агора) и там в присутствии всего народа разбирали судебные тяжбы, как это показано в уже упоминавшейся сцене суда, изображенной на щите Ахилла[99]. Во время войны один (иногда два) из басилеев избирался па народном собрании на должность военачальника и возглавлял ополчение общины. В походе и в сражении басилей-военачалышк пользовался очень широкой властью, включавшей даже право жизни и смерти по отношению к трусам и ослушникам, по по окончании похода оп обычно слагал свои полномочия. Бывали случаи, когда военачальник, прославившийся подвигами и к тому же выделявшийся среди других басилеев богатством и знатностью рода, добивался продления своих полномочий. Если же к его военным функциям присоединялись также функции верховного жреца и главного судьи, такой человек становился «царем», т. е. фактически главой общины. Такое положение занимают, например, Алкиной среди феакийских басилеев, Одиссей среди других басилеев Итаки, Агамемнон среди предводителей ахейского войска. Положение верховного басилея, однако, было очень непрочным. Лишь немногим из них удавалось закрепить за собой власть па длительное время, а тем более передать ее своим детям. Обычно этому препятствовали соперничество и враждебные происки других басилеев, ревниво следивших за каждым шагом правителя и стремившихся во что бы то ни стало не допустить его чрезмерного усиления.
Типичной для политических отношений гомеровской эпохи может считаться ситуация, сложившаяся за время отсутствия Одиссея на его родном острове Итака. Власть на острове захватили женихи супруги Одиссея — Пенелопы. Тот из них, которому удастся сломить ее упорство, станет и преемником пропавшего без вести Одиссея. У Одиссея есть сын, уже взрослый юноша Телемах. Казалось бы, он-то как законный наследник своего отца и должен занять освободившийся «царский трон». Телемах, однако, не выказывает никаких претензий па престол. Правда, беседуя с ліенихами, он признает, что вообще «царем быть пе худо», так как «богатство в царевом доме скопляется скоро и сам оп в чести у народа». За этими словами следует, однако, странная оговорка: «Но меж ахейцами волпообъятой Итаки найдется много достойнейших власти и старых и юных (в подлиннике сказано «много басилеев, молодых и старых»); меж ними вы изберите, когда уж не стало царя Одиссея. В доме ж своем я один повелитель; здесь мне подобает власть над рабами, для нас Одиссеем добытыми в битвах». Создается впечатление, что Телемах гораздо больше дорожит своим имуществом, чем «царской» властью и связанными с нею почестями. Характерно также, что ни Телемах, пи сам Одиссей нигде пе обвиняют женихов в узурпации, незаконном захвате власти, из- мепе «главе государства» и тому подобных преступлениях. Обращаясь к женихам с краткой обвинительной речью перед тем, как начать их избиение, Одиссей ставит им в вину лишь разграбление его имущества, насилие над рабынями и попытки принудить к незаконному браку его жену, ни словом не упоминая об оскорблении его «царского сана» и покушении на его власть. Очевидно, узурпация «царской власти» не считалась в то время преступлением, так как не было никаких норм или законов, определявших порядок наследования престола. На практике «царем» мог стать любой из племенных или родовых вождей (басилеев) или даже просто богатый и знатный человек, располагавший достаточным числом приверженцев в пародном собрании. С их помощью он мог добиться признания народом |0. Впрочем, сам акт провозглашения нового «царя» в народном собрании пе давал ему прочных гарантий власти. Спустя короткое время парод мог «предумать» и передать «престол» другому претенденту (в действительности решение этого вопроса зависело, конечно, пе от воли народа, а от сложившегося в данный момент соотношения сил между враждующими группировками знати). Таким образом, как сложившийся и прочно укоренившийся политический институт монархия в это время еще не существовала и.
Гомеровский период занимает особое место в греческой истории [100]. Классовое общество и государство, уже существовавшие в Греции во времена расцвета микенской цивилизации, теперь заролдаются здесь снова, по уже в иных масштабах и формах. Во многом это было время упадка и культурного застоя. По вместе с тем это было и время накопления сил перед новым стремительным подъемом. При впешпей видимости покоя и неподвижности в недрах греческого общества происходит в этот период упорная борьба нового со старым, идет интенсивная ломка традициоппых норм и обычаев родового строя и пе мепео интенсивный процесс образования классов и государства. Огромное значение для последующего развития греческого общества имело происшедшее в течение гомеровского периода коренное обновление его технической базы, что нашло свое отражение прежде всего в широком распространении железа и его внедрении в производство. Все эти важные сдвиги подготовили переход греческих полисов на совершенно новый путь исторического развития, вступив па который они смогли в течепие трех или четырех ближайших столетий достигнуть еще невиданных в истории человечества высот культурного и социального прогресса, оставив далеко позади всех своих соседей как па Востоке, так и па Западе.
Еще по теме ГРЕЦИЯ В Х1-1Х ВВ. ДО н. э. ПО ДАННЫМ ГОМЕРОВСКОГО ЭПОСА:
- Ю. В. АНДРЕЕВ Лекция 16 ГРЕЦИЯ В Х1-1Х ВВ. ДО н. э. ПО ДАННЫМ ГОМЕРОВСКОГО ЭПОСА
- ГОМЕРОВСКАЯ ГРЕЦИЯ
- Лаконика и Мессения в никенскую и гомеровскую эпохи
- ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ ГОМЕРОВСКОГО ОБЩЕСТВА
- «Гомеровская» Троя
- ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ СТРОЙ И СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ГОМЕРОВСКОГО ОБЩЕСТВА
- ГРЕЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ ГОМЕРОВСКОЙ ЭПОХИ
- Древняя Греция
- ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ
- II. HELLAS. Древняя Греция
- 3.1. Античная Греция (III тыс. до н.э. – 30 г. до н.э.)
- 3.1. Античная Греция (III тыс. до н.э. – 30 г. до н.э.)